— Уйми гнев братец. Не хватало нам ещё между собою передраться.
Наверху донесся грохот битой посуды, а затем и грубый хохот. Со дна ямы стало видно зарево кострища. Дюжина разбойников будто по команде затянула песнь:
Не леса шумят,
Не дубровушка
Разыгралась волюшка
Атаманская,
Всё-то братская.
Все ли мы — братцы,
Все ли мы — родные,
Чей-то хриплый, будто прожжённый дымом пожарищ голос, присоединился к пению. Коверкая и фальшивя песня разбойников эхом отзывалась от стен ямы:
Однокровные!
Спородила нас
Ночка темная,
Сосватала нас
Дубинушка матушка;
У нас сватушка
— Кистень-батюшка,
А свахонька наша
— Клинок вострый.
— Эй доходяги! — Послышался грубый голос откуда-то сверху. — Который из вас Перун?!
В яме повисло молчание. Через короткий промежуток времени на головы пленников посыпались куски земли и глины. К ним медленно опускался бревенчатый конец лестницы.
— Тот который Перун, пусть подымится. Остальным сидеть и не рыпаться!
Юнец не без труда воздел себя на ноги. Задница жутко болела. В тазу недобро хрустнуло, когда на плечо легла тяжёлая ладонь Братислава. Сморщившись, стряхнул руку товарища и полез вверх по лестнице.
Как только голова поравнялась с землей его тут же ухватили за плечи и грубо вытянули наружу. Повалив на живот и заломив руки за спину, долго вязали, бранясь и чертыхаясь. У лица, и по спине толпились заросшие бородатые мужики. В паре шагов от него пылал костер у которого столпилось не меньше двух десятков народу.
Сжимая узел за спиной, его заставили встать на ноги. Шея непроизвольно запрокинулась к звездному небу. Выходит, он пролежал без сознания весь день и вечер? Если не больше.
«Снова две луны.» — Успел подумать он перед тем как его грубо толкнули в сторону. — «Значит не привиделось».
Сквозь кроны вековых сосен, свет двух лун едва освещал усеянную песком широкую поляну.
— Давай двигай к шатру. И без глупостей! — Раздался откуда-то со спины мерзкий скрежещущий голос.
Нагнув голову, юнец зашагал к атаманскому жилищу. Стараясь попутно не расшибить голову об торчащие из земли корни. Полог шатра стремительно распахнулся и его с силой толкнули в спину. Не ожидая такого приёма по инерции пробежал пару шагов и рухнул на ковёр прямо под ноги однорукого.
— Подымите. — Коротко скомандовал атаман.
Тут же приказ был приведен в действие. Тонкая алая струйка потекла по левому глазу. Похоже он всё-таки умудрился разбить себе бровь. Прищурившись Перун расправил плечи и посмотрел на чернобородого атамана сверху вниз. На лице однокрылого на миг проступило замешательство. Отойдя на пару шагов назад и приподнявшись на ступень, разбойник с надменным видом изучал его. Всё ещё оставаясь ниже считай на голову.
Тем временим у него было время оценить обстановку. Шатёр изнутри казался намного больше чем снаружи. Не менее двадцати шагов в длину и три человеческих роста в высоту. С закопчёнными стенами и дырой в потолке. Пол был услан толстыми коврами, вышитыми заморскими узорами. На тех ступенях возвышался широкий резной стул. Обитый дорогой пурпурной тканью, был вышит золотой нитью. Вся эта роскошь смотрелась вызывающе и неуместно, в этой дикой лестной глуши. Посреди шатра огромная пылающая печь. На установленных по бокам рогатинах был подвешен широкий казан, с закипающей похлёбкой и торчащим за край куском мяса. Сглотнув полный рот слюней, перевел взгляд в сторону посаженого на цепь в углу пленника.
Светозара избили до неузнаваемости. В подранной рубахе, весь синий от побоев с жутко заплывшим от гематомы лицом несчастный лежал без чувств углу. Руки и ноги старца были скованные громоздкой цепью не по мерам огромной по сравнению с его тощим телом. Массивный металлический замок запирал цепь к вбитому в землю колу.
— Так значит ты и есть тот самый Перун. — Задумчиво произнёс атаман, разглядывая его с головы до ног.
Парень смолчал, но вместо него с готовностью ответил голос за спиной:
— Так и есть ваша светлость! Он самый.
Быстрым движением однорукий сократил расстояние и порвал рубаху на груди пленника. Отпрянув будто ужаленный, атаман скомандовал:
