Джерри все это время, будто чуя неладное, отсиживался под хижиной Марты. Наверное, не понимал толком, кого будут татуировать, но, когда сообразил, кто жертва, выбрался из своего укрытия и сочувственно прижался к ноге Боба. Боб благодарно потрепал джентльмена за ухом.
«Невзгоды, похоже, окончательно примирили двух старых недругов, – подумал я. – Ну, хотя бы это».
А так что я мог сказать? Тем не менее хоть как-то утешить друга я был обязан:
– Для начала хорошенько подумай, стоит ли игра свеч.
– Стоит, – тут же отметая всякую возможность немедленного бегства, прервал меня Боб, – от Чоони я не отступлюсь, такое встречаешь раз в жизни.
– А я и не настаиваю, – слукавил я. – Просто каждый платит за свою любовь определенную цену: кто жизнь с нелюбимой тещей, кто необходимость переехать в другой город и сменить работу. Или еще что-нибудь.
– Ага, – скептически продолжил Боб, – а кто-то соглашается всю жизнь ходить с костью в носу.
– Ну что ты привязался к этой кости? – сделал я вид, что рассердился. – Где ты видел у Пако эту кость? А если и будет татуировка, то, во-первых, ты не вождь, это у него она бросается в глаза. А у остальных ее почти и не видно. У Чоони, между прочим, тоже на лбу какие-то полоски и закорючки, так они же тебе не мешают? Ну, походишь пару дней с распухшей мордой, велика беда! А жить здесь до старости никто тебя не заставит. И вождь дышит на ладан, сам же видишь – еле ходит, и Икитос не так уж далеко, найдешь способ сбежать. Просто притаись на время. Ты что, думаешь, у них хватит терпения следить за тобой и Чоони все сутки напролет хотя бы пару месяцев? Да и беретту у тебя никто пока не отнимал. Убивать никого не надо, выстрелишь в воздух и удерешь.
– Ну да, «удерешь», – все еще скептически, но, все же постепенно успокаиваясь, заметил Боб, – ты что, не видел, как они лихо стреляют из своих пукалок? Ах да, ты же на охоте не был. Это духовое «ружье» – страшное оружие, особенно на близком расстоянии.
– Ладно, – опять успокоил я парня, – ты в разных переделках бывал, уйдешь со своей Чоони и от этих дикарей. Тем более и Пако на твоей стороне. Главное, чтобы Чоони не подвела, не проболталась маме или подружке.
Боб повернулся в мою сторону и очень серьезно, глядя мне прямо в глаза, ответил:
– Чоони больше не подведет. И они не дикари. Просто такая у них жизнь. Родились они тут, а это не их вина.
На это возразить было нечего.
На следующий день я с Пако снова пошел к вождю, подтвердил, что Боб на все согласен, просит лишь, чтобы его не принуждали вставлять в нос кость и не очень сильно разрисовывали лицо, он все-таки городской, сразу ко всему не привыкнешь.
– Ладно, – согласился Черный Кабан, – каждый понимает красоту по-своему. Сила в душе, а не в рисунках на теле. Можно изображать из себя леопарда, а быть пекари. Завтра, когда вернутся охотники, племя будет в сборе, тогда ваш друг станет нашим братом. А имя мы ему дадим Пума – он крепкий парень. Надеюсь, ему понравится.
Имя Бобу понравилось, но еще больше то, что ему не будут протыкать нос.
Вечером у дома Марты появились три женщины, раздели будущего новобранца догола и долго обтирали смущенного Боба какими-то травами. Я отвернулся, чтобы не видеть всего этого кошмара, а Марта, наоборот, подошла чуть ли не вплотную, а чтобы Боб не стеснялся, пояснила, что это чисто научный интерес. Как будто это могло его утешить. Потом те же женщины надели на Боба набедренную повязку и увели куда-то в деревню. Позже я увидел своего приятеля уже на церемонии.
К торжествам готовились, как и обычно, в суете. Утром пришли охотники и принесли убитого тапира. Его разрубили мачете и зажарили на вертелах. Мясо тапира, пожалуй, пожирнее, чем свинина, но есть можно.
Церемония, вероятно, должна была быть красочной, потому что на всех женщинах появились новые бусы из каких-то красных плодов, а на замужних сеньорах еще и что-то вроде юбок, нечто домотканое для особых случаев. Грудь, впрочем, по-прежнему оставалась открытой. Считалось, видимо, что она и сама по себе украшение, даже если ей немало лет и она свисает почти до колен.
