Пройдя по берегу и чуть вглубь метров триста, мы вдруг вышли на довольно большую лужайку, посреди которой практически в один ряд, прижавшись друг к другу, стояли штук десять длинных сараев-хижин. Еще одна точно такая же хижина стояла метрах в десяти от остальных.
– Это дом Марты, – пояснил Пако, – но сначала надо из вежливости зайти к вождю.
Мы послушно последовали за ним, оглядываясь по сторонам. Индейская деревня казалась безлюдной, да и те немногие индейцы, что нам встретились, были либо стариками преклонного возраста (хотя в здешних местах возраст понятие относительное, живут в сельве, конечно, не так долго, как в Западной Европе), либо женщинами и детьми. Мужчины отправились, видимо, на охоту.
Никто с нами не поздоровался, но любопытные глаза буквально сверлили наши затылки. Поняв мое недоумение, Пако тихо произнес:
– Пока вождь не одобрит вашего присутствия в деревне, вы почти тени.
Жилище вождя внешне ничем не отличалось от остальных, а сам он восседал перед домом в окружении нескольких женщин – как потом выяснилось, жен – на большом пне, который при желании можно было назвать и троном. Вождю на вид было лет шестьдесят – шестьдесят пять, хотя из-за того, что вся кожа его, в том числе и на лице, была покрыта татуировками, определить возраст было трудно. Собственно, татуировки и являлись его главным украшением и одеждой. А так он был одет по-домашнему, то есть скромно: набедренная повязка, в волосах черное перо неведомой мне птицы, а на шее несколько рядов бус. Все бусы растительного происхождения, то есть ни малейшей роскоши, но вот одна нитка обращала на себя внимание: эти бусы были искусно сделаны из чучел разноцветных колибри, а нить пропущена через их глазницы. Черное перо в волосах здешнего лидера красовалось, как я узнал позже, не зря, поскольку на местном наречии вождя звали Черный Кабан.
Под этим прозвищем (разумеется, в переводе) он и остался в памяти. Марта долго пыталась вбить мне в голову его оригинальное имя, но мой язык категорически отказывался его воспроизвести, а мозг упорно отторгал непривычные для уха звуки.
Вождь, не поднимаясь со своего пня и уперев руки в колени, внимательно нас рассматривал, пока Пако на ухо объяснял ему, кто мы такие и зачем явились. Временами его зрачки удивленно косились на рыжего, не виданного в таких местах пса. Между тем Джерри, поняв уже, что мы стоим у самых ворот ада, прижался ко мне всем телом. Терьер не рычал, но его загривок чуть приподнялся, что всегда говорило о том, что в случае чего он готов к бою.
Из того, что говорил Пако, я уловил лишь три слова – «доктор Мигель» и «Марта». Видимо, оба эти имени имели для вождя определенный вес. Наконец Черный Кабан прервал свое молчание и что-то значительно произнес, обращаясь к Пако. Наверное, наш поручитель был убедителен или наш вид, к тому моменту довольно потрепанный, усталый и голодный, показывал, что мы не опасны, но вождь одобрил наше присутствие в своей деревне. Правда, оговорил свое согласие тем, что нас примет и поселит у себя Марта. Но это входило и в наши планы.
Я вежливо поблагодарил вождя за гостеприимство и в знак дружбы подарил ему последнюю оставшуюся у меня сувенирную матрешку. Подарок Черный Кабан с интересом принял, а когда я продемонстрировал главный секрет, то есть выстроил перед вождем прямо на земле все матрешечное семейство, восхищение заставило вождя вскочить с трона и взяться за сборку-разборку подарка самостоятельно.
Минут пять мы молча наблюдали за тем, как взрослый человек играет в игрушки, но наконец вождь взял себя в руки и величественным жестом отправил нас к хижине Марты. Уже на полпути туда я, оглянувшись, увидел, как вождь в окружении своих жен продолжает собирать и разбирать куклу. Мысленно я возблагодарил Господа за то, что не выбросил эту надоевшую мне матрешку на помойку, а догадался взять ее с собой.
Новости по такой деревне разносятся быстрее, чем по Интернету, поэтому мы не удивились, что на пороге хижины нас уже встречала «зеленая» Марта.
Не знаю почему, но я представлял ее немного другой. Перед нами стояла довольно симпатичная худощавая, хотя и немолодая женщина с умными карими глазами, одетая в старенькое белое ситцевое платье. И с попугаем амазоном – есть такие, с синими шеями, – на плече. На фанатичку она совсем не походила, хотя, конечно, само решение переехать из Германии в такую глухомань, чтобы сеять доброе и светлое среди индейцев Амазонки, говорило о весьма твердом характере и не менее твердых убеждениях.
