Мое искусство не многого бы стоило, если б я не сумел вести его за собой, однажды поняв. Легкое облачко пересекло лунный диск. Я вспоминал ту, первую ночь в его шатре и то, как вчера Гефестион пришел нежданным гостем, и был принят, и улыбался мне — в точности как собаке. Был ли он настолько уверен в своей неуязвимости, чтоб вовсе не вспоминать обо мне? Чтоб хотя бы озаботиться? «В жизни не догадаешься, чем я занимался прошлой ночью». — «Отчего же? Ты спал с мальчиком Дария, я давно это предвидел. И что же, тебе понравилось?»
Александр был прекрасен во сне: спокойный рот, тихое дыхание, свежее расслабленное тело. Комната пахла нашими телами и кедровым деревом, с легким дуновением морской соли: приближалась осень, и ночной ветер летел с севера. Я натянул на него покрывало; не проснувшись, Александр придвинулся ко мне в этой огромной постели, в поисках тепла.
Скользнув в его объятия, я подумал: «Мы еще посмотрим, кто выйдет победителем. Я или ты, высокий македонец. Все эти годы ты считал его своим мальчиком, но только со мною станет он мужчиной».
Новости разлетелись по лагерю мгновенно. Александр не переживал: в случае нужды царь мог хранить тайну, но скрытным не был никогда. Он вовсе не отрицал, что мое присутствие радует его, но и не поощрял насмешников. Я гордился тем, как повел себя Александр, что было мне внове, ибо я был научен не судить поступков господина. Теперь именно я служил Александру, когда он принимал ванну; остальных царь отсылал прочь.
Раз или два, стоя за царским креслом во время трапезы, я ловил на себе взгляд Гефестиона; других знаков он не подавал, приходя и уходя столь же свободно, как и ранее. Я никак не мог узнать, что именно говорил он, когда я покидал комнату, — стены в Задракар-те чересчур толсты.
Со мною Александр ни разу не заговаривал о нем, но я не обманывался на сей счет. Нет, он не забыл; ничто не могло заставить его забыть.
Я вспоминал о старом боевом коне царя, из-за которого тот был готов смести с лица земли целую провинцию со всеми ее обитателями, пусть Буцефал уже не способен нести его на битву. Это почти то же самое, думал я. Александр никогда не отвергает любви — это противно его натуре. Мне казалось, что Гефести-он поступил не так уж скверно. Если прелестный мальчик, которого вы поймали в стоге сена, в восемнадцать лет становится предводителем всадников, все еще оставаясь при этом вашим мальчиком, — стоит ли жаловаться на судьбу? И если он достигает положения фараона и Великого царя и сильнейшее войско мира окружает его, разве же не чудесно, если он сочтет, что ему самому надобен мальчик? Сколько времени прошло с той поры, как эти двое действительно занимались любовью, а не просто думали друг о друге как о любовниках? Столько же, сколько минуло с последней битвы, на которую Александр выехал на своем черном коне? И все-таки…
Но с наступлением ночи тревоги оставляли меня. Теперь Александр знал, чего ему недоставало, но я знал лучше. Иногда в танце превосходишь самого себя и более не способен оступиться; с нами было точно так же.
Однажды, когда лунный свет заблестел на золоте, упав сквозь узкий проем окна, я мысленно перенесся в свою старую комнату в Сузах и вновь прошептал заклинание мечты: «Я прекрасен? Это лишь для тебя одного. Скажи, что любишь меня, ибо без тебя я не смо-гy жить». Я справедливо наделял эти слова магической силой.
Сомневаюсь, чтобы Александр хоть однажды возлежал с кем-то, к кому не чувствовал расположения. Он нуждался в любви так же, как пальмовое дерево жаждет воды, — всю свою жизнь он ждал любви от армий, от городов, от покорившегося врага и не мог насытиться… Как скажет вам любой, это делало его беззащитным перед изменой мнимых друзей. Что ж, пусть так, но, не любя человека, его не сделают богом — после смерти, когда он перестанет внушать страх. Александр нуждался в любви и никогда не прощал предательства, которого не был способен понять. Ибо сам он, видя искренность любви, никогда не употреблял ее во зло и не презирал дающего. Он принимал ее с благодарностью и чувствовал себя связанным ею. Мне следовало знать. Александр лелеял надежду, что даровал мне нечто такое, чего не мог дать Дарий; а потому я так и не открыл ему, что Дарий никогда и не думал о подобных вещах. Александр всегда любил превосходить своих соперников.
