— Всего лишь любовь? — переспросил он. — Тогда не мучь себя, ибо ее у нас достаточно, чтобы поделиться друг с другом.
Мне, стоявшему за креслом Александра во время пиршеств, следовало помнить, что он никогда не спешил схватить приглянувшийся кус. Если не считать Оромедона (а он действительно не в счет), Александр был самым молодым из мужчин, с которыми я делил ложе, — но его жаркое объятие сразу смягчилось, едва ему показалось, что со мною что-то не так. Он выслушал бы все жалобы, если б таковые у меня были. И вправду, сразу было видно — и многие высоко ценили это: Александр мог отдать все в обмен на любовь.
Царь действительно нуждался в моей любви. Я не мог поверить в такое счастье, не испытанное доселе никем из смертных. Ранее я гордился тем, что умею дарить наслаждение, ибо таково было мое искусство; прежде мне ни разу не довелось познать, что это значит: самому получать удовольствие. Александр вовсе не был столь наивен в любви, как я полагал, просто его познания были крайне скудны. Впрочем, он был способным учеником. Все, что я преподал ему в ту ночь, он принимал как рожденное некой счастливой гармонией наших сердец. По крайней мере, даже мне так казалось.
Потом он долго лежал без движения, распростершись, словно мертвый. Я знал, что Александр не спит, — и уже прикидывал, не значит ли это, что мне следует удалиться. Но он притянул меня обратно, хоть и не сказал ни слова. Я лежал тихо. Мое тело пело, словно струна арфы, издающая ноту. Наслаждение оказалось столь же пронзительным, как некогда — боль.
Наконец он повернул ко мне лицо и отрешенно, словно долгое время оставался один, спросил:
— Значит, этого у тебя не отняли?
Я пробормотал что-то в ответ, сам не знаю, что именно.
— А после, — продолжал он, — приносит ли это печаль?
Я шепнул:
— Нет, мой господин. Сегодня впервые.
— Правда? — Александр положил ладонь мне на лицо и, повернув его, вгляделся в мои глаза, освещенные светом ночной лампы. Потом поцеловал меня, сказав: — Так пусть же это знамение окажется счастливым.
— А ты сам, господин? — спросил я, набравшись отваги. — Ты тоже чувствуешь печаль?
— Всегда, хоть и недолго. Не обращай внимания. За все хорошее следует платить: либо до, либо после.
— Ты увидишь, господин мой, я научусь не допускать печали к тебе.
Александр беззвучно рассмеялся:
— Твое вино слишком крепко, милый мой, чтобы пить его часто.
Я был поражен; все мужчины, которых я знал, делали вид, что имеют больше, чем у них было. Я сказал:
— Мой повелитель силен, как молодой лев. Это вовсе не усталость тела.
Александр нахмурился, и я испугался его гнева, но он сказал лишь:
— Тогда, мой мудрый врачеватель, поведай, что это такое.
— Это словно тугой лук, господин. Он всегда устает, если его тетиву долго не натягивают. Но лук нуждается в отдыхе, как и дух лучника.
V, я слышал о том. — Медленно он перебирал в пальцах прядь моих волос. — Какие мягкие. Я никогда не видел столь тонких локонов. Ты поклоняешься огню?
— Когда-то мы поклонялись ему, господин, еще когда я жил дома.
— Ты прав, — сказал он, — ибо пламя божественно.
Он помолчал, отыскивая нужные слова, но в том не было нужды, я понял его. И покорно опустил голову, сказав:
— Сделай так, чтобы мой господин никогда не сбился с пути; да буду я словно чаша воды, которую, торопясь мимо, он выпьет в полдень, — этого мне довольно.
Потянувшись к моим закрытым глазам, Александр коснулся ресниц:
— О нет, неужели так я отплачу тебе? Луна лишь поднимается. Куда сегодня торопиться?
Позже, когда луна застыла в вышине и Александр уже спал, я наклонился взглянуть на него. Высший восторг не давал мне сомкнуть глаза. Его лицо, разгладившись, стало прекрасным; он был удовлетворен и во сне обрел покой. «Пусть мое вино крепко, — думал я, — ты вернешься выпить еще».
Что там говорил Набарзан? «Нечто такое, чего он искал очень и очень давно, сам даже не подозревая о том». О, хитрый лис! Как узнал он?
Рука Александра, потемневшая на солнце, лежала на покрывале, и молочно-белое плечо его несло одно лишь пятнышко — затянувшуюся глубокую рану от удара рычагом катапульты в Газе. Пятно уже побледнело; сейчас оно было цвета разведенного вина. Беззвучно я коснулся его губами. Александр спал крепко и не пошевелился.
