Как раз в это время Птолемей, тихо проскользнувший внутрь через двери, предназначенные для слуг, шепнул остальным:
— Я вывел его за пределы цитадели. Там он должен остыть.
Царь все еще взывал «Клит!», но я уже успокоился. Он просто напился и хочет разбить кому-нибудь физиономию, думал я. Скоро это пройдет. Я посажу его в хорошую горячую ванну и выслушаю все, что он скажет. Потом Александр проспит до завтрашнего полудня и вновь проснется самим собой.
— Клит, где ты?
Едва Александр подошел к дверям, они распахнулись настежь. Там стоял Клит, краснолицый и запыхавшийся. Должно быть, он помчался обратно, едва Птолемей оставил его.
— Вот тебе Клит! — рявкнул он. — Здесь я!
Он явился, чтобы оставить за собой последнее слово. Оно слишком поздно пришло ему на ум, и Клиту не хотелось отказываться от столь веского довода в свою пользу. Самой судьбой ему было предначертано исполнить свое желание.
Из-за его спины в проем дверей нерешительно заглядывал стражник, робостью подобный грязному игу. У него не было приказа не впускать полководца, но ему не понравилось состояние Клита. Воин стоял за спиною нахала, сжимая свое копье, послушный долгу и готовый к действию. Александр же, не успевший сделать и шагу, ошеломленно уставился на неугомонного спорщика.
— Послушай, Александр. «Увы, скверное правление в Геллес…»
Даже македонцы знают наизусть своего Еврипида. Я бы сказал даже, любой из находившихся там, кроме меня, мог бы завершить эту знаменитую цитату. Смысл ее в том, что победа — дело рук воинов, но именно полководцам достается вся слава. Не знаю, собирался ли Клит читать до конца.
Белый вихрь метнулся к дверям и развернулся снова. Послышалось мычание, похожее на последний крик быка, умирающего под ножом мясника. Клит обеими руками схватился за древко поразившего его прямо в грудь копья; корчась, упал с хриплым вздохом, вытянулся в агонии. Его рот и глаза распахнулись.
Все произошло столь быстро, что мне даже показалось, будто смертельный удар нанес ему страж: копье принадлежало ему.
Это тишина, растекшаяся по огромной зале, это она сказала мне правду.
Александр встал над телом, глядя вниз. Недоуменно позвал: «Клит?» — но труп просто взирал на него с полу. Тогда царь ухватился за древко и потянул. Когда оно не пожелало выйти из раны, я увидел, как Александр начал было привычное воину движение — наступить на тело и попытаться снова. Вздрогнув, он остановился и потянул опять. Оно резко вышло и, залитое кровью, запятнало одежды Александра. Медленно он развернул копье острием к себе и упер его тупым концом в пол.
Птолемей всегда уверял, что это ничего не значило. Я знаю только, что сам я вскричал: «Нет, господин!» — и вырвал копье из рук Александра. Я застал его врасплох, как он сделал это со стражником. Кто-то потянулся за оружием и убрал его подальше от глаз; Александр же опустился на колени рядом с телом и ощупал грудь Клита, после чего накрыл ему лицо своими окровавленными ладонями.
— О боже, — медленно выдохнул Александр. — Боже, боже…
— Идем отсюда, Александр, — шепнул ему Гефес-тион. — Тебе нельзя здесь оставаться.
Птолемей и Пердикка помогли ему подняться. Сперва он сопротивлялся, все еще пытаясь найти в трупе признаки жизни. Потом ушел с ними, двигаясь словно во сне. Его лицо в кровавых потеках было страшно, и собравшиеся кучками македонцы взирали на него с ужасом, когда царь проходил мимо. Я поспешил вослед.
У двери в его комнату стоявший на часах юноша бросился вперед, спрашивая:
— Не ранен ли царь? Птолемей отвечал ему:
— Нет. Твоя помощь не надобна.
Попав внутрь, Александр рухнул на кровать вниз лицом — прямо как и был, в запятнанном кровью одеянии.
Я заметил, что Гефестион оглядывается, и догадался, чего он ищет. Намочив губку, я подал ему. Потянув Александра за рукава, Гефестион смыл кровь с его ладоней, а после очистил и лицо, поворачивая голову царя сначала в одну сторону, затем — в другую.
— Что ты делаешь? вопросил Александр, отталкивая его руки.
— Смываю с тебя кровь.
— Вряд ли получится, — Александр протрезвел. Он понимал, что содеял. — Убийство, — произнес он.
