– Из-за твоего так называемого пророчества. Ты заставила меня поклясться, что других детей у меня не будет. Ты оставила меня ни с чем!
– Я предвижу будущее, – проговорила девочка. – Изменить его я не могу.
В глазах бога загорелся черный огонь, и я понял, что сейчас случится что-то страшное. Мне хотелось крикнуть, чтобы девочка спряталась или убежала.
– Тогда, Оракул, внимай словам Аида, – прорычал бог. – Пусть я не могу вернуть Марию, не могу послать тебе преждевременную смерть, но твоя душа по-прежнему смертна, и я могу тебя проклясть.
Глаза девочки расширились.
– Нет, вы не станете…
– Клянусь, – продолжал Аид, – пока мои дети остаются изгоями, пока надо мной довлеет проклятье твоего великого пророчества, Дельфийский Оракул никогда не обретет другого смертного преемника. Ты никогда не упокоишься в мире. Никто другой не займет твое место. Твое тело высохнет и умрет, но дух оракула останется заключенным в тебе. Ты будешь изрекать свои злобные пророчества, пока не истлеешь в прах. Оракул умрет вместе с тобой!
Девочка пронзительно закричала, и туманное изображение разлетелось полосами дыма. В саду Персефоны Нико рухнул на колени, его лицо побелело от потрясения, а над ним возвышался настоящий Аид в черных одеяниях, мрачно глядя на сына сверху вниз.
– Чем это ты тут занимаешься? – спросил он Нико.
Мои сны наполнились черными взрывами, потом появилась другая сцена.
По белому песку пляжа в одиночестве шла Рейчел Элизабет Дэр. На ней был купальник, вокруг пояса обернута футболка, плечи и лицо загорели.
Она опустилась на колени и начала что-то писать на мокром песке. Я попытался разобрать буквы. Сначала мне показалось, что у меня опять разыгралась дислексия, потом я сообразил, что она пишет на древнегреческом.
Это невозможно, наверное, сон показывает не то, что происходит на самом деле.
Рейчел начертила несколько слов и пробормотала:
– Да что же это такое?
Я умею читать по-гречески, но волны быстро смыли надпись, и я разобрал только одно слово «Περσεύς», то есть «Персей» – мое имя.
Рейчел резко встала и пошла прочь с пляжа.
– О, боги, – пробормотала она. – Так вот что это значит.
Она повернулась и помчалась обратно к вилле своей семьи, на бегу пиная песок.
Тяжело дыша, она вприпрыжку поднялась на крыльцо. Ее отец посмотрел на дочь поверх страницы «Уолл-стрит джорнел».
– Папа, – Рейчел решительно зашагала к нему. – Мы должны вернуться.
Отец скривил губы, словно пытался вспомнить, как именно люди улыбаются.
– Вернуться? Мы же только что приехали.
– В Нью-Йорке беда, Перси в опасности.
– Он тебе звонил?
– Нет… не совсем. Я просто знаю, это предчувствие.
Мистер Дэр сложил газету.
– Мы с твоей матерью ждали этой поездки очень давно.
– Нет, неправда! Вы оба терпеть не можете пляжи, просто вы слишком упрямы, чтобы это признать.
– Послушай, Рейчел…
– Говорю тебе, в Нью-Йорке что-то случилось! Весь город… Я не знаю, что именно случилось, но на город напали!
Отец вздохнул.
– Думаю, в таком случае об этом передали бы в новостях.
– Нет, – настаивала Рейчел. – Это не обычное нападение. Тебе хоть кто-нибудь звонил с тех пор, как мы сюда приехали?
Отец нахмурился.
– Нет… Но сейчас выходные, к тому же середина лета.
– Тебе всегда звонят, – не сдавалась Рейчел. – Признай, что такое молчание странно.
Отец колебался.
– Нельзя же просто уехать, мы потратили уйму денег.
– Послушай, папа… – сказала Рейчел. – Я нужна Перси, я должна передать одно сообщение. Это вопрос жизни и смерти.
– Какое сообщение? О чем ты говоришь?
– Я не могу тебе рассказать.
– Тогда ты никуда не поедешь.
Рейчел закрыла глаза, как будто собиралась с духом.
– Папа… отпусти меня, тогда я заключу с тобой сделку.
Мистер Дэр подался вперед: Рейчел перешла на понятный ему язык.
– Я тебя слушаю.
– Женская академия Кларион. Я… я поеду туда осенью и даже не буду жаловаться. А ты должен отправить меня в Нью-Йорк прямо сейчас.
Отец долго молчал, потом открыл телефон и набрал номер.
– Дуглас? Подготовь самолет, мы возвращаемся в Нью-Йорк. Да… немедленно.
Рейчел кинулась отцу на шею, что безмерно его удивило, словно раньше она никогда его не обнимала.
