Вместе с сыновьями и родственниками Шаймерден пребывал в почете. Он не отказался от своих затаенных вожделений стать патриархом всех единоплеменников, пользуясь авторитетом своего высоко взлетевшего сына Барскана. Убедившись в том, что с помощью белых банд и басмачей не достичь ни власти, ни славы, Барскан подался к красным и, заметая следы, старался во что бы то ни стало втереться в доверие. И это ему вполне удалось: хорошо зная местность, повадки и намерения беляков и басмачей, Барскан оказал помощь красным. Теперь авторитет Барскана, «красного командира», послужил на пользу его отцу Шаймердену, сородичам и особенно его младшему брату, проходимцу Мурзе.
«Вода течет в том же арыке, где текла и раньше», — любил повторять Шаймерден, гордый своим влиянием и почетом благодаря хитроумному сыну. Он по-прежнему без всякой опаски мог нахмурить брови и заставить слушаться себя простодушных доверчивых аильчан. Всякое начальство, приезжавшее в горы, прежде всего попадало в дом Барскана Шаймерденова. Шаймерден принимал высоких гостей с отменным радушием. И молва разносила славу Шаймердена и его ветвистой семьи.
— Вот это здорово! Начальник отряда, из центра, говорят, пожал руку Шаймердену-аке!
Доверчивые люди сами возносили Шаймердена, и хитрый волк продолжал править в горном захолустье. А его Мурза, которому приглянулась Чолпон, внучка Байтерека, вместе с пятью безотказными джигитами выкрал ее.
По правде говоря, эта выходка Мурзы не очень-то понравилась отцу. Шаймерден помрачнел, затрудняясь решить — то ли ему обругать озорника, то ли одобрить? К тому же в последнее время усилились разговоры: «Как были притеснителями, так и остались. Барскан только считается красным командиром, а не хочет положить конец проделкам своего отца, братьев и родственников. Наоборот, сам же советует им, как отбояриться».
И Барскан тоже не одобрял баловника брата. Но что можно было сделать? Сослаться на то, что озорник поступил своевольно, и отправить девушку назад? Но тогда Шаймерден был бы разоблачен, как человек, продолжающий насильничать, издеваться над людьми. И новая власть вправе была его наказать.
— Пусть дурак расплачивается головой за то, что сделал руками. Сейчас, отец, не то время, чтобы можно было отвергнуть девушку лишь за то, что она не из знатной семьи. Напротив, если начнут обвинять нас, что мы, мол, украли дочь старика, нам вполне удобно ответить: «Видите, как любим серошубых бедняков!» Пусть ваш шалопай, которого не может вразумить сам бог, проживет свой век с дочерью безродного нищего! Надо сделать так, чтоб не обидеть, не разозлить ее, чтоб она сказала: «Сама полюбила, сама и вышла за него замуж. Кого захотела, того и нашла». Когда же все поутихнет, ваш баловник — его и сам аллах не укротит — выпроводит эту нищенку за порог, и все обойдется. А я пока что махну отсюда, — ничего, мол, не видел и не слышал. О ата, будьте осмотрительны! Не вздумайте лезть на скандал.
Повторив несколько раз свое предостережение, Барскан собрался в город. Шаймерден был вполне согласен с советом всепонимающего сына. Но, дорожа своей отцовской честью, Шаймерден самолюбиво прикрикнул на Барскана перед его отъездом:
— Э-эй, аке! Не учи отца, словно нашел его где-то на дороге, уезжай себе. Лучше спасай свою собственную голову, поешь вволю мант своей байбиче. Обойдемся без твоих советов…
Шаймерден с виду держался грозно, но сомнения не покидали его. «Не дай, боже, моей голове стоять с повинной перед новой властью! Не дай скатиться на землю звезде моего рода!» После отъезда Барскана Шаймерден на некоторое время встал перед соблазном страшной мысли: «А что, если столкнуть с обрыва дочь голодранца, чтоб никто не видел?!»
Он скрипел зубами, жаждая крови. Казалось, старик не откажется от жуткой затеи. Но людям уже было известно, кто припрятал Чолпон. Втихомолку покончить с ней не удастся. Шаймерден это понял. И бесился еще сильнее. Тут-то как раз нагрянули к нему милиционеры с Батийной и Валентиной.
«О, что за насмешки? — вспылил Шаймерден. — Хоть бы приехали настоящие начальники. А то каких-то писклявых баб прислала ко мне власть безродных голодранцев. Жалкий сын Темирболота хотел, наверное, чтобы эти бабы надругались над моей золотой головой! Погоди, дрянь! Да, власть в твоих руках. Но на моей стороне — духи предков… Если их не покинула прежняя сила, прежняя святость, прежние чары, я еще выпью твою кровь, паршивец! Погоди!..»
