Из белой юрты Шаймердена вывели на середину двора и принялись допрашивать всенародно. Без особого почтения к аксакалу преклонных лет первой начала дознание Копылова.
— Эй, старик! Твой сын украл внучку вот этого человека. А ты ему потакаешь, как злостный феодал. Мы арестуем твоего сына. И заберем с собой девушку.
— Мой сын ничью внучку не крал! — С виду Шаймерден не испугался. — Она пришла по своей воле, сама к нему привязалась. Разве мужчина может бросить женщину, которая цепляется за него? Не стращайте меня! Я вам не какая-нибудь шкура серого быка. Я проливал кровь за советскую власть. Эй, русская женщина, ты не запугаешь меня. Я имел дело и с большими русскими начальниками, — прохрипел Шаймерден.
Его внушительный голос заставил было присмиреть Валентину с Батийной.
— Ваши заслуги, если они есть, отметят, где надо. Но девушку заберем. По силе закона. Вы не должны этому противиться.
— Если уж требует ваш закон… обыщите, попробуйте найти, тогда и увезете ее! Никогда в своем благородном доме я не прятал чьих-либо поганых выродков, — сказал Шаймерден.
Байтерек вскочил с места. Ухватив кончик своей тонкой бородки и глядя прямо в глаза Шаймердену, старик отчитал его:
— Шаймерден, мои дети не могут стать погаными выродками только потому, что у меня один-единственный конь да рваная шуба. Это правда, что ты… — не сдержав гнева, он назвал Шаймердена на «ты», — что ты в почете. Ты силен, богат. Много у тебя детей, родичей. Правда, что ты в прежние времена перемолол своими клыками да выплюнул не только мою внучку, но и меня самого. Слава аллаху, настал мой черед, и я нынче стою на равной ноге с таким бешеным верблюдом, как ты!..
Голос Байтерека звучал уверенно и решительно, разносился далеко за красную скалу, испещренную кудрявой арчой:
— Нынче мои дети куда чище твоих! Пора тебе знать это! Ты не смеешь считать меня ниже себя, а я могу теперь тебя презирать! Твой шалопай недостоин моей невинной, как ангел, девочки, слышишь, бай?! Я преступлю твои обычаи!.. Слышишь, затопчу их! Заберу свою внучку! Она будет учиться в школах советской власти… Добьется того, о чем мечтает! Верни мне мою внучку!
Шаймерден готов был, как в былые времена, наброситься со всей яростью на Байтерека, но руки у него стали коротки: он задыхался, словно старый гриф, от бессильной злобы, хватая ртом воздух: «О аллах немилосердный! Что за насмешки? Что за издевки? Не то что несчастный старик, самые могучие властители киргизов не осмеливались смотреть мне прямо в лицо! О, советская власть показала мне, что она власть безродных!.. Что делать, что делать? Не прирезать ли эту собаку вместе с его внучкой да скрыться в горах? О Барскан, ты спасаешь только свою шкуру, да накажет тебя бог! Я этого негодяя при царе Некелее отдал учиться по-русски. Думал, что он будет мне опорой. А он — трус! Еще он, дурак, красный командир у них, носится с мечом рядом с этими безродными. Теперь заставил меня выслушать брань выжившего из ума старика…»
Шаймерден затрясся всем телом.
— Как я могу снести все это, а? О старая собака, что ты сказал? Повтори-ка! Что нынче твои дети чище моих, да? — И Шаймерден заорал во все горло: — Раз так, ты от меня свою внучку не получишь! Желаю иметь потомство от такой благородной женщины, как твоя внучка!..
Перед глазами Батийны, которая до того разговаривала с Шаймерденом снисходительно, с оглядкой на заслуги его сына-командира, возник вдруг образ кровожадного Адыке.
— Обыскать! Найти Чолпон! — приказала она и посмотрела на Шаймердена: — Вы как были, так и остались кровопийцей. Нечего возиться с вами. Скажите, чтоб оседлали коня! Мы заберем вас с собой!
«О боже, боже, неужто теперь погонят меня белоголовые бабы?! О, что за издевки твои, творец! Что я слышу?!»
Чолпон в юрте не обнаружили. Узнав, что внучку не нашли, Байтерек заметался в отчаянии:
— О дорогие мои, дорогие мои! Нет моей Чолпон. Неужто я не найду единственную свою звезду? О, дорогие милийса. Этот зулум[63], наверное, хочет запутать нас… Обыщите-ка получше…
Словно из-под земли послышался глухой стон. Черная сука с белой шеей повыла, подняв морду кверху, и отошла в сторону. На берегу речки курился тонкой струей дыма ыштык
