— Рассказать не хочешь? Мы же вроде для этого…
Тут Майя взглянула в глаза Филиппа, и он прочитал в них страх. Обыкновенный женский страх и неуверенность.
— Так! Быстро рассказала, что у тебя там! Он что, позволяет себе…
— Нет. Он ведет себя безупречно.
Филипп поднял брови в знак удивления.
— Он ведет себя безупречно, приходит в гости каждый вечер, — Майя замялась, — Знаешь, он смог добиться доверия Сережи.
— Хмммм…
— Да, именно так. Не пытался купить мальчика, а именно добился его доверия. Сын его принял, — Майя усмехнулась, — Теперь они прекрасно общаются вдвоем, без меня. Нашли точки соприкосновения на ниве матанализа.
— Да что ты?
— Да, Сережа гордо сообщил на днях, что у предка голова еще варит.
Тут они оба расхохотались.
— Представь себе, его принял Василис.
— Что? Это бесстыжее, нахальное, самовлюбленное рыжее домашнее божество его приняло?
— Да, ты знаешь, он уступил ему свое место на диване.
У Фили глаза полезли из орбит. Он прокашлялся, помолчал с минуту, склонив голову, потом высказал:
— Мои впечатления таковы… Если я не прав, исправь меня. Значит так. Этот тип втерся в доверие к своему… ээээ… твоему сыну и к твоему коту. Пустил корни в святая святых твоего дома — на ДИВАНЕ. Причем, говоришь, Василис уступил ему место?
Майя кивнула.
— Ну, Сережа принял отца — это закономерно. Сама говоришь, он ведет себя безупречно. Как бы то ни было, а иметь отца, которым можно гордиться, это необходимый компонент для полноценного развития личности мужчины. Это очень хорошо.
— Я знаю.
— А вот со стороны Василиса — это диагноз.
— И что еще за диагноз, — устало спросила Майя.
— А то, что он признал в нем хозяина.
Майя отвернулась. Филипп некоторое время смотрел на нее, склонив голову, потом тихо спросил:
— Майя, скажи мне, чего ты боишься?
— Я… я не боюсь.
— Перестань. Мне, — Филипп ткнул себя пальцем в грудь, — можешь не врать.
— Филипп…
— Что Филиппп? Я уже тридцать три года Филипп. Рассказывай уже. Давай проанализируем, тебе же легче станет.
— Филипп, ты не понимаешь…
Он закрыл глаза, потер переносицу, а потом сделал жест в ее сторону:
— Тогда постарайся объяснить так, чтобы я смог понять.
— Я боюсь… Нет. Я… Черт… Да, ты прав, я боюсь. Боюсь поверить ему снова.
— Я так и думал.
— Ты не представляешь, чего мне стоило заставить себя забыть его и жить просто дальше.
— Майя, мне кажется, мы с тобой еще в прошлый раз разобрались с этим.
— С чем, прости?
— С тем, что ты и не думала его забывать. Просто задвинула вглубь себя и заперла все чувства. А сейчас он вновь их будоражит, если будешь пытаться запереть все в себе — легче не станет. Надо уже набраться смелости и выползти из спасительной скорлупы, в которую ты себя загнала.
Женщина вздохнула, подумав:
— Знал бы ты, что моя спасительная скорлупка уже изрядно потрескалась.
А вслух сказала:
— Я боюсь впустить его снова в свое сердце, потому что не знаю, что им движет. Что он чувствует по отношению ко мне? Нет, что он испытывает к Сереже отцовские чувства, в этом я не сомневаюсь. Но ко мне, что он чувствует ко мне? Что это? Вина? Жалость? Просто желание иметь удобный дом? Мне этого мало, одного этого мало! Я не хочу быть приложением, мебелью, не хочу!
Она затрясла головой:
— Я не хочу, чтобы он снова причинил мне боль. Не хочу…
— Майя, посмотри на меня, Майя, — позвал Филипп, заставляя выбраться из тех мыслей, которые совсем ее поглотили, — Ты не узнаешь, если не спросишь.
Снова страх во взгляде.
— Майя, не совершай ту же ошибку, что и тогда. Тебе надо поговорить с ним и все выяснить раз и навсегда. И нечего трястись, как перед экзаменом. Ты никогда трусихой не была!
Взгляд, который она подняла на друга, говорил о том, что она сейчас не просто трусиха, а просто катастрофическая трусиха, и что этот разговор будет самым страшным экзаменом в ее жизни. Филипп сочувственно взглянул на нее, но тон его был серьезным и твердым:
— Ты должна это сделать, прежде всего, для себя. И нечего тянуть, только мучиться сомнениями будешь.
— Ой, не знаю.
— Зато я знаю. Как ваш лечащий психотерапевт, мадам Сухова, я вам прописываю сеанс откровенного разговора с предметом вашего воздыхания.
