- Людмила Викторовна, мы
тут забыли…
- Входите, мои юные
друзья, – пригласил Артур Федорович. – Людмила Викторовна вышла, но она
вернется. А пока мы с вами можем приятно побеседовать!
Мальчуганы увидели,
что деваться некуда – слишком поздно они, милые зайчики, заметили свернувшегося
на их пути удава. Оба вошли в класс и повесили носы, чувствуя себя неловко. Но
теперь им не оставалось ничего иного, как пребывать в обществе Артура
Федоровича, притворяясь, что все в порядке. Иначе говоря, делать хорошую мину
при плохой игре...
- Ну-с, так о чем же мы
побеседуем, поджидая Людмилу Викторовну?
- Артур Федорович, это
мой друг Тимка, – нахмурившись от решимости, представил Славик щуплого
мальчонку. – Вы всегда спрашиваете, у кого есть проблемы, – так вот у него они
есть!
Мальчонка не изъявил
радости, что о нем заговорили в таком контексте, но вслух ничего не возразил.
Лицо его было напряженным, словно малыш хронически переносит острую душевную
боль. Похоже, Славик прав: у его дружка действительно есть проблемы. Настоящие
либо выдуманные – в данном случае это неважно, потому что сам мальчик страдает
от них как от настоящих.
- Знаете, чего боятся
все на свете напасти? – спросил Артур Федорович. – Обсуждения. Страхи роятся в
темноте, а как только выведешь их на свет, они рассеются и исчезнут. Все равно
что змеи, которые живут под камнями: отодвинешь камень – змея уползет.
Последнее сравнение
было взято Артуром Федоровичем из старинных церковных книг, которые он читал
когда-то, намереваясь сыграть в спектакле священника. Там это говорилось про
исповедь, в том смысле, что змея – грех, а камень – утаивание. Перестанешь
таить, назовешь грех на исповеди – сдвинешь камень, и змея уползет. А ведь
точно подмечено! Если бы, к примеру, Артуру Федоровичу предстояло рассказывать
о том, с каким чувством он смотрит на этих малышей, он бы, наверное, перестал
так на них смотреть. Недозволенная сладость должна оставаться тайной – либо
вовсе уйти из твоей жизни.
- Давайте выпускать
змей! – с воодушевлением закричал Славик.
Другой мальчонка
взволнованно передернул плечами. Все его сомнения читались на худеньком
выразительном лице. Мальчугану явно была нужна поддержка, однако он боялся, что
его не поймут. Иначе говоря, не испытывал доверия к собеседнику.
- Может быть, тебе
трудно начать? – спросил Артур Федорович как можно мягче. – Давай сделаем
по-другому: я задаю вопросы, а ты на них отвечаешь. Согласен? Вот и прекрасно.
Скажи мне, с кем ты живешь?
- С мамой, – отвечал
мальчуган и почему-то вздохнул.
- Только с мамой?
- Еще с отцом, –
вмешался Славик. – У него отец есть, дядя Паша. Что ж ты не говоришь, Тимыч,
когда тебя спрашивают!
- Подожди, друг мой. –
Рука Артура Федоровича потянулась погладить классическую овальную головку
белокурого подсказчика и вернулась с полпути на место. – Вот когда ты, мой
красавчик, будешь рассказывать о себе, тогда мы будем молчать и слушать. А
сейчас рассказывает твой друг. Какие у тебя отношения с мамой? – спросил он
Тимку.
- Хорошие, – выдавил из
себя мальчонка.
- Совсем хорошие? –
уточнил Артур Федорович. – Или что-то все-таки не так?
- Мне жалко маму, –
угрюмо признался Тимка.
- Значит, ей трудно
живется?
- Да. У нас, знаете, что
случилось…
После этих слов
мальчуган замолчал. Он еще дважды начинал шевелить губами, но так ничего и не
выговорил.
- Понятно, – вздохнул
Артур Федорович. – Не хочешь рассказать о своих проблемах. Что ж, твое дело.
Только я в таком случае не смогу тебе помочь.
- Так нечестно, Тимыч, –
насупился молчавший уже минуту Славик. – Мы ведь договорились, что ты
расскажешь…
- А я расскажу! – заявил
вдруг мальчуган. – Про маму я, пожалуйста, расскажу… Она сирота. Ее мать
когда-то влюбилась в артиста, родила ее, а сама от тоски погибла. То есть ее
деревом в тайге привалило, но это и получилось от тоски. В общем, она умерла.
Сведения были
впечатляющими, непосредственный Славик даже приоткрыл рот. Да и Артуру
Федоровичу стало немножко не по себе. Как ни говори, ситуация была знакомой:
девушка влюбилась в артиста и родила от него ребенка… А артист, конечно же, не
остался там, где это произошло, – где-нибудь в провинции, столь хорошо
известной Артуру Федоровичу. Артист уехал из захолустного городка либо поселка,
где зрители подчас сморкаются во время спектакля, гулко хлопают в ладоши, а иногда
и притопывают кирзовыми сапогами… Впрочем, все это было в далекие времена:
сейчас, конечно, другая публика, другие манеры. Вот только девушки так же
липнут к артистам, словно мухи к варенью.
