Ей не хватало
смелости подойти к одной из учительниц с просьбой шепнуть заветное слово, от
которого женщина обретает себя. Ни одна из учительниц не разговаривала с нею
так, что можно было перейти к доверительной беседе. И Люда решила: когда она
вырастет, то сама станет учительницей, чтобы помогать людям на переходе из
детства в мир взрослых... Теперь она действительно работает с детьми
одиннадцати-двенадцати лет – сколько тогда было ей самой… И приглядывается, не
нужна ли кому-то из них помощь, которой они стеснялись бы попросить.
Но самой ей в ту
пору пришлось выживать самостоятельно. Требовалось решить извечный гамлетовский
вопрос (теперь она, временно потеснив любимую русскую классику, читала Шекспира).
Быть иль не быть – кладет ли дурная внешность конец нормальной жизни, или
надежда все-таки остается?
Устами одного из
лукавых, но отнюдь не глупых своих персонажей Шекспир давал Люде долгожданный
совет:
Красавица с умом тужить
не будет,
Ум выдумает – красота
добудет.
А та, что некрасива, но
с догадкой –
Приманку выкроит из
недостатка…
Люда и сама смутно
чувствовала нечто подобное. Если она мечтает о красоте, то есть о плодах
красоты, таких, как любовь и счастье, – что может помешать ей стать красавицей
по собственному произволению? Ну пусть – лягушка, да ведь от нее рукой подать
до Василисы Прекрасной. Если свершится чудо и ее, такую как есть, полюбит Иван
Царевич – липкая шкурка некрасивости слетит с нее как нечего делать, и уродство
обернется ослепительной красотой! Надо лишь повернуть в другую сторону
какой-то внутренний флюгер, застывший внутри, нажать на него с силой, как на
тугой сразу не поддающийся рычаг… И тогда все получится: ее неопределенного
цвета глаза ярко зазеленеют, кожа заиграет упругим матовым блеском, растянутые
сейчас губы изогнутся сказочным луком, из которого вылетела стрела Ивана
Царевича. Раз природа вложила в Люду столько страстной мечтательности, ему
должен соседствовать потенциал красавицы. Просто ей, должно быть, положен искус
– прожить какое-то время словно в болотном уединении, без радости и любви…
Решив так, она стала
выздоравливать от своего ползучего воспаления легких. Болезнь прошла без
последствий, а вот ощущение искуса осталось в ней до сих пор. Сколько еще
длиться этому сказочному сроку?! Людмиле недавно исполнилось двадцать восемь –
не чересчур много, но и не слишком мало, чтобы дождаться наконец своего часа.
Может быть, ей следует стать менее щепетильной, менее правильной – в смысле
чересчур правильной? Разбить вокруг себя то каменное кольцо, в котором она сама
себя замуровала? Но непонятно, как это будет выглядеть в жизни: ведь не
станешь, в конце концов, кокетничать с отцами своих мальчишек и девчонок! А вне
школы она нигде не бывала. Все ее прежние соученицы, сокурсницы, не слишком
близкие подруги уже обзавелись семьями и не искали с нею общения. Навязываться
к ним с дружбой казалось еще хуже, чем жить в своем замкнутом пространстве.
Уличные знакомства?
Несовместимо с учительской этикой, да никто и не делал попытки познакомиться с
Людмилой на улице.
Таким образом,
единственными мужскими лицами, на которые она могла пристрастно взирать,
оставались портреты классиков в кабинете литературы. Жизнелюбивый Пушкин
художника Брюллова, Лермонтов в неизменном гусарском мундире, таинственный
Гоголь с двумя расходящимися ото лба крылами темных прилизанных волос… Подолгу
глядя на их портреты в конце школьного дня, она начинала слышать, кто какой ей
дает совет…
Пушкин прозревал все,
что творилось с Людой: и ее мятежные ночи, и то неподъемное усилие, которое
позволяло ей прийти наутро в школу бесстрастной внимательной учительницей. Он
жалел ее со всею горячностью своего отзывчивого сердца и уговаривал не падать
духом: в жизни подчас случаются чудеса: Лебедь оборачивается Царевной, грызущая
золотые орешки Белка тоже не так проста: наверняка под ее рыженькой шкуркой
скрывается бойкая хорошенькая поселянка! Все движется, все полощется в ярких
красках многоцветной действительности, которая завтра может одарить тебя свыше
головы. Только злые силы лишены надежды на чудо, а уж Людмиле в любом случае
суждено найти своего Руслана: сказочное имя ведет к сказочной метаморфозе
превращения из дурнушки в красавицу. Ну, а если уж не судьба… Тогда за чертой
надежды остается одно – честь. Тут уж примкни к Татьяне, верной своему
генералу, к Маше Троекуровой, ставящей превыше всего таинство венчания, к Лизе,
смиренно отпускающей своего Германа, – ко всему сонму потерявших счастье, но
честных и добродетельных, жертвующих собой ради общего блага.
