После школьного дня,
заканчивавшегося где-то к семи часам, для Людмилы начинался вечер. Как правило,
он был посвящен тому, чтобы технически обеспечить себе назавтра такой же день,
как сегодня. По пути из школы она заходила в магазин, делала покупки, совсем
немного – ведь обед и полдник ей обеспечен в школьной столовой. Дома занималась
хозяйством: небольшая уборка, потом еще надо привести в порядок одежду, в
которой пойдешь завтра в школу. Потом проверяла тетради, готовилась к
завтрашним урокам – иногда это удавалось провернуть на рабочем месте, а иногда
требовалось использовать домашний вечер. Справишься с делами, уже, глядишь, и
глаза слипаются. И тут начинались вторая половина ее жизни: та, что не в
школе...
Людмила никогда не
засыпала сразу, несмотря на то, что по утрам должна была рано вставать. В
ночные часы, когда над ней не довлел учительский долг и не висели житейские
заботы, можно было стать наконец самой собой – страстной по натуре женщиной,
мечтающей о любви. Она с детства была страстной, сперва не понимая этого, а
после стыдясь, потому что одновременно с пониманием в ней созрел комплекс
неполноценности. Девочка Люда была удивительно некрасива: как будто вдавленное
внутрь от бровей до подбородка лицо до смешного напоминало лягушку. Как это у
Николая Заболоцкого в стихотворении под многозначительным названием «Некрасивая
девочка»:
Среди других играющих детей
Она напоминает лягушонка…
Людмила тоже
напоминала, да еще как! В детстве над ней смеялись, но все было ничего, пока
однажды Люду не подвело зеркало. Но не обычное, в которое смотрится любая
подрастающая девочка, а гадательное.
Рано научившись
читать, Люда приникла к животворящим струям русской поэзии. А там на каждой
странице, если не в каждой строчке: «прекрасная», «влюблен», «дама сердца».
Однажды январским вечером, полная обаяния волшебной русской зимы, почерпнутого
в «Светлане» Жуковского и в волнениях пушкинской Татьяны, Люда сама решила
погадать.
Она давно уже остро
ощущала ту серьезную неприятность, которую взрослый человек назвал бы
несоответсвием книжного мироощущения с реальной жизнью. Напичканная романтикой
девятнадцатого века, Люда и в жизни ждала принца либо царевича, старомодных
балов и прогулок под луной. Но действительность складывалась иначе: Люда все
чаще чувствовала себя так, словно ее при входе в какое-то прекрасное место
хлопнуло дверью по лицу. Где красавцы, возлюбленные, рыцари? Где упоенье,
вздохи, зимние катанья на лошадях, прогулки в весеннем лесу, свидания,
признания, воздыхания?.. Мальчишки-ровесники, кроме того, что были совсем
непохожи на пиитических героев девятнадцатого века, относились к Люде не просто
безразлично, но зачастую с откровенной враждебностью. Их словно оскорбляло,
что вот она, похожая на лягушку, приближается к ним с тем же тайным желанием
особенных отношений, что и нормальные девчонки.
И вот роскошный
снежный вечер подтолкнул Людмилу к тому, чтобы привнести нечто из любимых книг
в действительность. Погадать, как Светлана, или как в именье Лариных «служанки
со всего двора про барышень своих гадали». Нет, лучше взять за образец
Светлану. Люда будет, как девушки у Жуковского, бросать свой башмачок за
ворота. Ей было тогда одиннадцать с половиной лет, а в обществе как раз
пробуждался интерес к обычаям старины. Она была чуткой мембраной, сразу
уловившей эту поднимающуюся волну по телевизионным передачам, по тем разговорам
взрослых, зачастую незнакомых людей, которые ей случайно довелось слышать. Она
надеялась, что ее порыв к старине, к народным развлечениям на святках не
останется без отклика. Дальше маячило нечто совсем уже прекрасное: дружба или
романтическая влюбленность…
Но Люду ждало
жестокое разочарование. В тот вечер люди, еще только входившие в колею после
новогодних праздников, устало брели по заснеженной улице, думать не думая о
святочном гаданье. А кто и думал, тот не связывал своих мыслей с некрасивой
девчонкой-кнопкой, напряженно глядящей на них из-под торчащего вверх детского
капора. Кнопка почему-то бросала на дорогу поношенную туфлю на гладкой подошве,
которую все обходили стороной. Кто-то сказал: «Девочка, иди играть во двор, тут
ты мешаешь». Кто-то грубо прикрикнул, чтобы не лезла под ноги…
