Долго пировали крестоносцы и союзники; начался пир примерно в полдень, а продолжался до полуночи. Многие рыцари и братья от обжорства мучились животами; другие перепились, уже никто никого не стеснялся. Чем дальше, тем становилось шумнее; кое-где жемайтийцы схватились с крестоносцами, английские рыцари с французскими.
Князь Витаутас ничего не пил; он смотрел на этих избранных рыцарей и воинов и думал, что достаточно было бы двух-трех сотен хорошо вооруженных мужчин, чтобы вырезать и сбросить в Неман все это сборище пьяниц и обжор.
После захода солнца на правом берегу Немана произошло что-то непонятное: с холма стремглав скатилась толпа перепуганных кнехтов; крича «жемайтен, жемайтен», они в панике бросились в лагерь, где за столами все еще сидели и пировали крестоносцы и чужеземцы. Те, решив, что нападают жемайтийцы, схватились за мечи, чтобы защищаться; но на них тут же навалились пировавшие за соседними столами, которые, увидев бегущих кнехтов, опять же приняли их за жемайтийцев; перепутавшись, они тоже ринулись к мостам. Сразу же возникла страшная давка и суматоха: перевернули столы, раскидали стулья, и те пирующие, что сидели возле самого берега, были сметены в Неман. Другие бросились на мост и намеревались перебежать на остров; мост не выдержал такого множества людей и обвалился. Воины попадали в воду. Пока отвязали лодки, пока подплыли к тонущим, многие пошли ко дну, других унесло течение Немана.
С середины острова было прекрасно видно, что нет никаких жемайтийцев и никакой враг не нападает, но не так-то легко было сказать всем об этом и убедить пьяных и обожравшихся. Все происходящее хорошо видели великий магистр и князь Витаутас.
— O Donner Wetter, verfluchte Schweine! * — выругался великий магистр и приказал трубить отбой.
Но даже сигнал не так-то быстро подействовал: охваченные ужасом, люди не хотели слушать ни трубы, ни своих военачальников, все сбивались в толпу, рвались к лодкам и бежали по обоим берегам Немана в направлении Пруссии.
Когда все успокоились, выяснилось, что никаких жемайтийцев не было, что никто не нападал и не гнался. Посланные магистром люди установили, что стоявшие в дозоре братья начали приставать к селянам и их женщинам, мирно глядевшим с холмов. Все это, возможно, так бы и закончилось, но когда на смену дозорным пришли кнехты, только что поднявшиеся из-за пиршественного стола, и захотели отделить женщин от мужчин, жемайтийцы разозлились, набросились на кнехтов и порядком поколотили обидчиков. Те, которым удалось унести ноги, побежали к берегу и этим вызвали большую панику.
Пир продолжался. По приказу великого магистра дозоры были усилены, а на обоих берегах Немана выставлены постоянные дежурные полки.
Целую ночь на острове и на берегах Немана пылали костры, горели факелы.
На следующий день взошедшее яркое солнышко увидело лагерь союзников, который теперь больше напоминал военно-полевой госпиталь: многие воины мучились животами, другие спали — и на столах, и свалившись под столы; некоторые искали остатки спиртного, чтобы опохмелиться.
Князь Витаутас уже давно встал и, гуляя по берегу острова, улыбался недогадливости Скиргайлы ночью прислать на пир хотя бы тысячи две хорошо вооруженных мужчин.
Рано поднялся и Конрад Валленрод: сидел он на своем вчерашнем королевском возвышении, подперев голову, смотрел на литовские леса, простирающиеся за Неманом, и о чем-то думал. Был он невесел. Когда князь поздоровался с ним, ему показалось, что великий магистр тоже не рад спокойно прошедшей ночи.
Гулял князь Витаутас, улыбался и, глядя на тихо текущие воды Немана, радовался, что все хорошо кончилось.
Далеко на западе показалась идущая вверх по Неману парусная лодка. Князь заинтересовался. Кто бы это мог быть? Возможно, отставшие догоняют войско? Или кто-нибудь спешит из Мариенбурга? Или прибывают послы к великому магистру? А может, к нему самому?
Лодка еще не подошла к острову, когда на ней затрубили. Князь послал двух своих бояр узнать, кто прибыл. Бояре вскоре вернулись с прибывшими. Это был боярин Минтаутас — один из сопровождавших в Москву княжну Софию. Князь еще издали узнал его и остановился.
