№ 8 [877]. <Внутренняя рецензия на книгу «Марселина Деборд-Вальмор>
Рукопись, подпись.
Marceline Desbordes-Valmore. Ein Lebensbild. Von Stefan Zweig. 1927 [878].
Жизнеописание поэтессы первой половины 19-ого века Марселины Деборд-Вальмор, признанной у себя на родине и мало известной за пределами Франции - в частности у нас, в России.
Цвейг и здесь проявляет основное свойство своего таланта - дар соучастливо переживать чужую жизнь и, претворяя ее в объект своего художественного мастерства привлекать к ней участливое внимание других. Элемент критико-литературный - на втором плане.
Очерк читается с интересом и доступен в полой мере читателю, литературно не подготовленному. Ослабляет его ценность ахиллесова пята Цвейга - излишняя сентиментальность.
Включение этой вещи в состав собрания сочинений Цвейга желательно; уместно было бы объединить ее с другими литературно-биографическими очерками автора (о Достоевском и пр.); при этом условии потеряли бы свое значение, в качестве некоторых цензурных препятствий, нередкие в книге цитаты, с обращение поэтессы к Богу и пр. - они явились бы исключительно литературным, архивного характера материалом; трактовка самого Цвейга, тоже не чужда формально-религиозной окраски (по крайней мере в его терминологии) не встретила бы, вероятно, в этом смысле особо серьезных возражений.
2.XI. 1927
В. Зоргенфрей
№ 9 [879]. <Внутренняя рецензия на очерк Цвейга о Толстом>
Рукопись, подпись.
S.Zweig. Tolstoi [880].
Книга Цвейга не ставит никаких ни историко-литературных, ни теоретических проблем. Ее основная задача - не научная, а художественная: нарисовать духовный (и физический) образ Толстого, не в его становлении, не в эпохе, а вне времени - как образ необыкновенного человека. Это - история жизни, при которой выделены наиболее значительные моменты. Много места уделено характеристике наружности Толстого и описанию его редкого физического здоровья («Vitalität»), в связи с чем особый акцент поставлен на теме «боязни смерти», проходящей через всю книгу. О произведениях Толстого Цвейг говорит мало, суммарно и не оригинально, повторяя довольно привычные, по крайней мере для русского читателя, суждения (глава «Der Künstler» [881]) и не останавливаясь отдельно ни на чем. В основе как этой главы, так и некоторых других, лежит сравнение уже довольно банальное после Мережковского противопоставление Толстой - Достоевский [882]. Достоевский визионер, фантаст и пр., Толстой - чувственник, правдист, почти сама природа. Надо, вообще, сказать, что в основных своих тезисах и наблюдениях Цвейг очень близок к Мережковскому и писал, по-видимому, не без влияния со стороны его книги.
Обычна и трактовка Толстовского «кризиса», хотя, как и многое другое, описан он очень ярко, красноречиво и взволнованно. Любопытны страницы, связывающие этот кризис с переломом возраста - с ослаблением организма. Особый интерес имеет глава «Die Lehre» [883] в которой Цвейг резко нападает на Толстого за упрощение проблем и называет его мышление «нечестным». Здесь, как и в других главах, Цвейг не привлекает никакого исторического материала и потому несколько наивен, но самое раздражение немецкого культурнейшего писателя против такого глубоко - русского «нигилистического» явления, каков Толстой интересно как факт.
Глава «Ein Tag aus dem Leben Tolstoi» [884] должна произвести неприятное и даже отчасти комическое впечатление - своей искусственностью, своим педантизмом. При переводе эту главу, мне кажется, нужно было бы совсем опустить. Старичок Толстой целый день делает не то, что ему хочется, ворчит, сердится, а ложась спать, думает о смерти.
Книга написана чрезвычайно красноречиво, «шикарно» - до такой степени, что местами чувствуется, как Цвейг любуется собственным стилем и никак не может остановиться. Одна и та же мысль обрастает целым стилистическим кружевом. В книге, несомненно, больше слов, чем мыслей. Если позволить себе некоторую резкость - с точки зрения современного русского человека она может быть названа даже болтливой и должна разочаровать. Но, конечно, независимо от трактовки Толстого, книга эта интересна как книга Цвейга. Для него Толстой - все же экзотическое явление, явление очень чужой культуры, которую он плохо понимает. Само собой разумеется, что Толстой, взятый вне таких эпох, как 50-ые, 60-ые и 70-ые годы, и не может быть понят. Для нас, в свою очередь, книга Цвейга о Толстом - своего рода экзотика, любопытная и характерная.
