– Что? Где это
"здесь" и что значит "успеешь", – папа наполнялся гневом и
уверенность, что пора вместо дурацких вопросов с его стороны силу приложить и
вышвырнуть вон эту... Он видел подавленность и потерянность сына и был уверен,
что тот того же хочет.
Опять вздохнула старуха
и произнесла устало:
– А вот то и значит –
мальчик... тот, на которого во гробе вы даже посмотреть не пустили своего сына,
он, неизвестно, успел ли ответить здесь, на земле! – вдруг крикнула старуха. –
Ответить!
И тут папа взорвался:
– Да ты тут не
прикрикивай! А ну-ка, вон отсюда! – обернулся к сыну с вопросом, – Надеюсь, ты
не против?
– Да я-то не против,
но... ну, попробуй ты!
Папа открыл дверь, взял
старуху за руку и дернул ее в направлении открытой двери так, что, пожалуй,
любой штангист-тяжеловес вылетел бы птичкой из квартиры. Столько было силы и
ярости в папином движении. Но старуха осталась неподвижной. Папа повторил
дерганье (да еще пинка дал) с утроенной энергией и удесятиренной яростью. Все
осталось, как и было. Старуха стояла как и стояла.
– Ты можешь обмотать
меня тросом и тащить всеми танками мира. Ничего не получится. Человек не
разлучим со своей совестью. Разлучница у них одна – смерть.
Если сказать, что папа
пребывал в состоянии ошеломленности, то это значит, ничего не сказать.
– Но этого не может
быть, – в страхе прошептал он, переводя свои глаза со своих сильных рук на
хилую тощую старуху.
– Когда не верится
разуму, верьте глазам. Итак, поскольку вышвырнуть меня нельзя, пожалейте свое
здоровье и не делайте больше дурацких попыток... Так вот, сядем-ка рядком, да
поговорим ладком.
– Однако всякие
россказни о Боге я па-апрашу в моем доме оставить, – остатки ярости еще бурлили
в папе.
– Россказни? – старуха
тяжко вздохнула и покачала головой. – Ну что ж, послушаем тогда ваши
россказни...
И тут ожила мама. И
видно было, что ярости в ней клокочет не меньше, чем только что клокотало в
папе. Но у женщины ярость не так взыгрывает как у мужчины, не хватает она, не
дергает, пинка не дает (хотя иногда бывает и так, если уж совсем допечь!). Мама
вплотную приблизилась к старухе. Голос ее злобно-шелестящий, видимо впервые
таким слышали папа и Антон. Они с удивлением воззрились на маму. Будто и само
явление старухи по сравнению с видом шипящей мамы отступило на второй план.
– Нет, мы не сядем
рядком! – проскрежетала мама и таки дернула старуху за волосы, – Я оч-чень
прошу вас выйти вон добровольно. Иначе вас выведут с милицией!..
Ох уж эти женщины...
– Сударыня, – ласково
обратилась старуха к маме, – уж коли танки не могут, а уж милиция-то...
Успокойтесь. И все-таки, поговорим ладком, пусть хоть и стоя. Итак! – старуха в
упор смотрела на маму и, похоже, ярость в маме начала затихать, – скажите-ка
мне... а! россказни!.. Ну так скажите: вы довольны своим сыном?
– Ну, в общем, это, в
общем – да, ответила мама, ответила уже не скрипяще-скрежетаще.
– А мой вид вас не
удручает? Ведь я действительно его совесть. Не бойся, – старуха полуобернулась
к Антону, – не бойся, ябедничать не буду, я ведь вообще ябедничать не могу,
даже если захочу – ничего не выйдет, язык отнимется. Я только одного человека
обличать могу – тебя.
– А в чем дело? – встрял
папа. – О чем это вы, о чем ябедничать?
– Так раз не могу,
значит и не о чем. Ладно, продолжим, – теперь старуха глядела одновременно на
папу и на маму, – Вы хотите, чтобы ваш сын был честным, благородным, добрым?
– Конечно, – сказала
мама и сделала наступательный шаг в сторону старухи.
– Ну так отчего же я,
его совесть, такая, какую вы видите?
– Нет, ну это уже
слишком! – опять взъярилась мама. -
Стоим тут с этой...
Какие-то разговоры дурацкие ведем! Еще и слушаем ее... Да ты мужчина, наконец,
или кто?! – вдруг заорала она на папу. – Да выкинь ее, наконец!..
– Он мужчина, сударыня,
– морщась, сказала старуха, – но...
– Никаких
"но"! – слезы появились на глазах у мамы. – Я не знаю где и в какой
помойке вас валяли...
– Зато я знаю, –
перебила маму старуха, – да-да-да, плачьте. Только о другом бы были ваши слезы,
а не о том, что я вас досаждаю... Да!.. И я не отстану от вас!.. Потому что вот
он!.. вот он! вот он стоит, сын ваш, уже теперь негодяй из негодяев... да! И
жив он еще потому что покровитель его небесный, великий святой земли русской на
камне, слышите вы, творческие люди, интеллигенты!.. да, на камне через океан
переплывающий, к нам приплывающий, на Русь святую... Антоний Римлянин,
покровитель его, вашего сыночка. Да, да! Ему Антонию Римлянину благодаря и жив
он, ваш негодяй, по его, Антония Римлянина, молитве...
