— Молочком не хочаце?
— О, млеко? Йа, йа. Зер гут! — ответил Люк, забирая из рук у крестьянина крынку и отпивая. — О, дас ист фантастиш! Try it Tony![46]
Пришлось мне тоже пригубить. Молоко было восхитительно на вкус, но, передавая крынку Дымову, я ощущал во рту непонятную горечь.
А еще я очень боялся, что у Дымова не выдержат нервы и он учудит что-нибудь этакое. И что-то смущало меня в окружающей обстановке. Но вот что именно, я понять не мог.
Тут на противоположном конце деревни показалась телега, на которой восседало четверо вооруженных мужчин, одетых, что называется, с бору по сосенке.
— Luke, we've got a problem![47] — привлек я внимание Саши, стоявшего к новым действующим лицам спиной и потому не видевшего их.
Отойдя чуть в сторону, я скинул с плеча и взял на изготовку автомат. Винтовка Люка стремительно перекочевала из-за спины в его руки. Зельц, правда, слегка замешкался, не зная, то ли доставать «наган», то ли вытягивать из коляски мотоцикла винтовку.
— Holen Sie sich das Pistole![48] — пришел я на помощь «молодому». Всю фразу он, конечно, не понял, но слово «пистоле» стало подсказкой.
Люк же, покосившись на меня и убедившись, что я его страхую, сделал шаг навстречу подъезжавшим и повелительно вскинул руку:
— Halt! Zeigen Sie mir Ihre Papiere![49]
«Хм, похоже, он взял у Тотена пару уроков!» — подумал я, не отрывая взгляда от приближающейся подводы. У мужчины, правившего лошадью, из-за плеча торчали стволы охотничьего ружья, а сидевший рядом с ним держал в руках обрез «мосинки». Остальные были вооружены охотничьими двустволками.
После команды Люка возница натянул вожжи, подвода остановилась, и мужик с обрезом спрыгнул. Сделав несколько шагов нам навстречу, он крикнул: «Хутен таг, пан официр!» и, повернувшись к нам боком, показал рукой на белую повязку на своей левой руке.
«Polizei» и «БНС» было написано на ней в две строки.
«А вот и пресловутые полицаи! Быстренько мужички подсуетились — и трех недель, как наших отсюда выбили, не прошло…» — подивился я.
— Zeigen Sie mir Ihre Papiere! — Люк повторил свое требование.
— Конечно, конечно! Минуточку, пан официр! — заторопился «обрезоносец» и полез за пазуху.
Я вскинул автомат к плечу.
— Нихт непакоицца, пан официр! — видно было, что полицай не очень уверен, что я не выстрелю.
Кончиками пальцев он вытащил из кармана какую-то бумажку и с опаской протянул ее Люку. Тот развернул ее, и мельком просмотрев, одобрительно сказал: «Gut!».[50]
Полицаи сразу повеселели. «Ну да, у нас же горжетки фельджандармов, а от этих парней и природные немцы, бывалочи, страдали, не то что какие-то полицаи из унтерменшей», — подумал я и вернул автомат на плечо. Правда, повесил я его так, чтобы при нужде, не напрягаясь, полоснуть очередью по сидящим в телеге.
— Што, дзядзька Астап, дапамагаеш новай улады? — окликнул мужика, подавшего нам молоко, один из сидящих в телеге — средних лет хмырь с лицом, покрытым оспинами.
— Помогаю.
— А з бальшавиков никога не бачыв? — продолжил общение полицай.
— Та никага, уцякли усе… — По тону было понятно, что «дядька Остап» не сильно жалует вопрошавшего.
«Пора нам покидать этот праздник жизни, а то еще проколемся на чем-нибудь. Или у Зельца нервы не выдержат». — Я заметил, как побелели костяшки руки, которой сержант сжимал «наган».
— Luke komm! Los geht's,[51] — позвал я Саню.
Сделав ручкой полицаям, я сел на мотоцикл, а Саня запустил движок.
Когда деревня осталась метрах в ста за спиной, Саня остановил мотоцикл и сказал, обращаясь к Дымову:
— Сержант, ты револьвер-то спрячь.
— Сволочи! Предатели! Почему вы их…
Бац! — оглушительная пощечина прервала его.
— Оттого, что у нас — другое задание. А если тебе нервы не позволяют, то давай, слезай! И топай обратно в лагерь.
— Но ведь они… Да… — похоже, что Зельц сам не знает, что же там «они»…
— Кстати, Антон, ты ничего странного у этого крестьянина не заметил? — обратился Люк ко мне.
— Что-то такое было, но я не могу сформулировать.
— Бинты окровавленные у него на заборе, вот что!
— Точно! Думаешь, дед прячет кого?
— Скорее всего…
— Получается, мы деда отмазали от полицаев?
