На эти благожелательные речи Александр Модестович ответил коротко:
— Не сумею, Яков Иванович, одолеть всей лестницы, если первые ступеньки пройду недостойно.
Либиху понравился ответ, и он улыбнулся:
— Есть ли смысл увещевать глухого? Есть ли смысл взывать к разуму упрямого?..
Время было уже позднее. Пока господа разговаривали, заскучавший Черевичник, будучи долее не в силах бороться со сном, клевал носом. Яков Иванович предложил гостям бобового супа с сухарями, но те отказались — очень хотели спать. И решение всех трудностей отложили назавтра, когда, как в народе говорят, новое солнышко принесёт новые мысли.
Поутру Александр Модестович поднялся отдохнувший физически, но совершенно ослабший духом после мучительного для него разговора и после не вполне ясных, однако явно дурных снов. Видя его подавленное настроение, Либих неожиданно признался, что накануне вечером нарочно сгущал краски, дабы отвратить Александра Модестовича (коему с первой встречи симпатизировал) от его отчаянного предприятия, — Либих не верил в успех его.
— Простите старика, сударь! Я оттого бываю зол и угрюм, что осаждают меня со всех сторон болезни.
Либих нынче провёл бессонную ночь. По обыкновению скрашивая долгие часы размышлениями, он обдумал положение Александра Модестовича и пришёл к выводу, что дела его не такие уж безнадёжные, какими представляются на первый взгляд. Александр Модестович не мог с этим не согласиться; настроение его заметно улучшилось. Чтобы ход мысли был понятен Александру Модестовичу, лекарь принялся размышлять вслух... Где искать поляка в грудные времена, как не среди поляков? Но бежать на запад, в Гродненскую губернию, Пшебыльский вряд ли захочет, ибо не имеет у себя на родине ни кола, ни двора, — он об этом сам говорил неоднократно; в Польше его тоже никто не ждёт; в здешних местах затаиться — на то у мосье нет средств, да и на виду он будет — здесь Пшебыльского знают многие.
Остаётся гувернёру одно: затесаться во французские обозы и следовать за войсками Бонапарта. Либих указал и точнее: слышал он, есть у Бонапарта целый корпус, набранный из поляков, — корпус Понятовского. К нему и мог прибиться пан Пшебыльский в расчёте на лёгкую жизнь — прибиться, полагая, что сверкающий штык добудет ему и кров, и пищу, и наполнит мошну. Во время войн целые сонмы бесчестных следуют за армиями и складывают втихую свои состояния: чего не подберёт солдат — подберут они, и если убьют солдата — оберут его труп. Вот среди них бесчестных, по мнению Либиха, и следовало бы поискать мосье. Далее Либих предположил, что Пшебыльский с самого начала даже не помышлял бежать в Полоцк, а взял направление на него лишь для того, чтобы обмануть вероятных преследователей, — и это ему удалось. Переждав несколько часов в каком-нибудь укромном месте, он мог присоединиться к французской армии, чтобы идти с нею на юг, — по слухам, где-то возле Бобруйска и Нового Быхова маршал Понятовский вместе с Даву преследовал одного из русских генералов[34]. Если это предположение верно, то вполне возможно, что верно и следующее: когда Александр Модестович любовался с пригорка видом французской армии на бивуаке, перед взором его, возле одного из костров сидела Ольга, быть может, даже так близко, что крикни он, и она услышала бы его голос.
Предположения Либиха показались Александру Модестовичу достаточно обоснованными и правдоподобными, хотя и не лишёнными некоторой упрощённости: к чему, например, Пшебыльскому во что бы то ни стало разыскивать корпус Понятовского? почему бы ему не пересидеть месяц-другой в каком-нибудь курляндском городке или в Петербурге, где тех же поляков чуть меньше, чем в Варшаве? и кто может поручиться, что пан Юзеф Пшебыльский — уроженец Гродненской губернии и что он, этакий пройдоха, беден? и кто, наконец, после всего происшедшего возьмётся свидетельствовать, что имя гувернёра из дома Мантусов — Пшебыльский, а не какое-либо иное? Очень уж скрытен оказался мосье Пшебыльский (вот уж истинно — тёмная лошадка), чтобы быть с такой лёгкостью разгаданным господином Либихом и чтобы безропотно уложиться в план, нарисованный оным господином. Как бы то ни было, Александр Модестович задумался над предположениями Либиха, тем более, что своих предположений вообще не имел. Одно он теперь сознавал ясно: продувная бестия Пшебыльский объегорил его, как мальчишку. Но разве могло случиться иначе, если Александр Модестович всякий раз, когда более пристало бы пораскинуть умом и хладнокровно осмотреться, спешил прислушаться к биению своего любящего сердца?.. К удивлению читателя, должно заметить, в то время, когда Александр Модестович понял — вероятность отыскать Ольгу и Пшебыльского столь мала, что её невозможно принимать всерьёз, — он вдруг в полной мере успокоился, а успокоившись, обрёл уверенность в своих силах и почти уж не сомневался — час расплаты для Пшебыльского непременно настанет, и несчастливец Адонис однажды соединится с прекрасной Афродитой.
