Мародёры шныряли по храмам — тянули церковную утварь; не пропускали ни один дом, выламывали двери, вышибали окна. Выбрасывали наружу дорогую мебель — диваны и кресла, обитые атласом, выбрасывали картины в массивных рамах, перины, постельное бельё и одежды; напяливали на себя наряды, кому какой полюбился: кто-то красовался в цветастом восточном халате, кто-то в бешмете, кому-то пришёлся по вкусу диаконский стихарь; прямо на мостовой расстилали скатерти, наваливали на них вазы, кубки, статуэтки, хрусталь и фарфор, серебро, связывали углы скатертей крест-накрест и тащили узлы по улице к своему биваку, к своей квартире, — в городе, из которого бежало почти всё население, не осталось, кажется, ни одной телеги, ни одной тачки. Многие мародёры, войдя во вкус грабежей и не умея попридержать аппетиты, очень преуспели но части лёгких приобретений — настолько, что не в силах были отнести свою добычу даже за угол дома, подальше от огня, не говоря уж о дистанции до бивака. А испанские мулы, которые весьма пригодились бы на российских поприщах, не были столь самоотверженны, чтоб, сломя голову и сбивая копыта, бежать туда, где в них более всего нуждались французские господа, и предпочитали пощипывать травку в родных Пиренеях, нежели объедаться хлебом из чужих яслей. Поэтому мародёры, дабы не таскать тяжести на собственном горбу, использовали в качестве мулов злополучных горожан, взваливая им на плечи непомерно большие, многопудовые тюки, мешки, сумы, баулы, так что бедные россияне сгибались под поклажей в три погибели и едва передвигали ноги. Александр Модестович даже видел двоих совершенно измученных мужиков или, может, мещан, на коих чересчур оборотистый мародёр ухитрился навьючить по два мешка какой-то утвари и сверх того заставил их нести старинный клавесин. Довольный добычей месье бодрым шагом шёл возле «носильщиков», успевал покрикивать на них, посмеиваться и наигрывать на клавесине бойкую мелодийку.
Александру Модестовичу и самому чуть удалось избежать унизительной участи «носильщика». Спасла его осторожность: давно усвоив, что встречи с мародёрами не сулят ничего хорошего, он старался не попадаться им на глаза, в отличие от тех горожан, которые, потеряв в одночасье всё своё достояние, считали, что взять с них больше нечего, и разгуливали по улицам на виду у грабителей и не спешили ретироваться, когда те грабители, приняв строгий вид, подзывали их к себе...
Время, должно быть, приближалось к полудню, когда Александр Модестович добрался до Кремля. Вблизи сей величественной цитадели он стал свидетелем того, как гордый дух француза опустил крылышки, как образ покорителя Европы вдруг утратил надменность и чопорность и, может, впервые прикинул на себя тесные одежды поверженного, неудачливого, гонимого. Французы покидали горящий город, ибо усомнились, что даже высокие кремлёвские стены смогут обеспечить им надёжное прибежище посреди океана смерти. Французы уходили в молчании, без барабанного боя, с поспешностью, часто нарушая строй. А какие-то полки и вовсе не соблюдали порядка: солдаты брели толпой, табором, нагруженные «трофеями», шли, глазея по сторонам, уворачивались от языков огня, кидающихся с ветром то в одну, то в другую сторону; солдаты перебежками, пригибаясь к земле, покрывали опасные участки улиц, потом гасили искры один у другого на плечах, обрывали с киверов тлеющие султаны.
Пожар к тому часу овладел всею Москвой. Огонь был высок и так ярок, что небо даже днём представлялось чёрным. Или оно было сплошь затянуто дымом. Пожар перестал быть пожаром, он стал огненным ураганом. Огонь и ветер, две стихии, объединившись, усиливали друг друга. Их единение было страшно. Александр Модестович, забившись в тёмный продымлённый подвал, глядел через мутное окошко вверх, на бегущих по улице французов, на купола какой-то церкви, охваченной огнём, на чёрное небо, огнём съеденное, и в памяти его всплывали строки Апокалипсиса, которые он прочитал накануне. Ужель настало время сбываться пророчествам? Александру Модестовичу стало не по себе; показалось даже, что кто-то тяжело глядит ему в затылок. Может, первый Ангел, который вострубил?.. Александр Модестович оглянулся: три крысы стояли возле него на задних лапках и с явным любопытством, с затаённым страхом смотрели через окно на улицу, и в глазах их, бусинках, трепетал огонь...
