И вот наконец пробрались к Бонапарту.
У Александра Модестовича от волнения колотилось сердце. Он видел перед собой человека, потрясшего мир, человека, у ног которого, будто кроткая приручённая лань, лежала тигрица Европа; он видел человека, о гении которого слышал столько противоречивых мнений, человека, который повергал в ужас целые народы и который готовился править миром, человека с холодным и расчётливым умом, но и способного на приступы вспыльчивости, чувственные всплески, человека, прошедшего сложный путь от якобинца до монарха, с одинаковой ловкостью и убедительностью принимая сии противостоящие образы, он видел человека, который, вне всяких сомнений, станет загадкой и образцом для подражания грядущим поколениям, станет фетишем — пусть только забудется страх, что он наводил...
Александр Модестович видел Бонапарта!.. Быть может, для Александра Модестовича и этот неожиданный плен, и сама война закончатся благополучно (видит же Господь его старания и мытарства), пройдут года, и он расскажет детям и внукам об этой знаменательной встрече на окраине Москвы и вызовет восторг, и юная публика будет хлопать в ладоши и требовать: «Ещё!.. Ещё!..». И он, посмеиваясь и припоминая новые подробности, в который уже раз возьмётся живописать французского императора — маленького полного человека в выцветшей треуголке и в сером, изрядно поношенном сюртуке, человека, заложившего руки за спину и нервно прохаживающегося туда-сюда перед строем гвардейцев-великанов и поглядывающего то и дело на пыльную дорогу — не идут ли бояре, не несут ли ключи... Александр Модестович расскажет и о бледном лице императора, и о его больших, необычайно выразительных глазах. Потом прибавит полушутливо-полувсерьёз, что великий Бонапарт в тот час представился ему маленьким обиженным человеком, которому никак не хотели подарить большой ключ...
Кто-то, потянув Александра Модестовича за рукав, спугнул прекрасные грёзы. Это был Черевичник. Он приложил палец к губам и кивнул в сторону какого-то парка. И пока Бателье и его люди с подобострастием и восхищением рассматривали императора, наши герои тихонечко соскользнули с лошадей на землю и, потолкавшись с четверть часа среди солдат, скрылись под сенью деревьев.
Парком они миновали заставу, ещё какие-то строения, вышли к реке, к мосту. Внимательно огляделись. Поблизости не было ни россиян, ни французов. Перебежали мост и углубились в город. Долго шли по безлюдной улице и удивлялись этому безлюдью. Было ощущение, будто шли они ранним утром, когда город ещё спал. Но солнце уже давно перевалило за полдень. От необычности происходящего город утрачивал черты реальности: он был как ненастоящий, как большая, с множеством декораций сцена, опустевшая после спектакля... Шли, всматривались в вывески. Александр Модестович рассчитывал остановиться на одном из постоялых дворов, которых, слышал, в Москве не счесть, или, на худой конец, воспользоваться услугами какого-нибудь гостеприимного горожанина. У них с Черевичником ещё оставалось немного денег, чтобы заплатить дня за три-четыре вперёд. Войска Бонапарта вот-вот должны были войти в город. Но Александр Модестович не думал, что с этим жизнь города прекратится. Он видел Полоцк, занятый французами, и Витебск, и Вязьму, и Гжатск... Ни одному завоевателю не придёт в голову разрушить то, чем он может сейчас же воспользоваться.
Нашли наконец постоялый двор с поэтическим названием «Вечерняя звезда». Но он был пуст: ни хозяев, ни постояльцев. В комнатах — следы поспешного бегства. Опять вышли на улицу. Было тихо до звона в ушах; или это где-то поскрипывала раскачиваемая ветром калитка. Пустынная улица, пустынные проулки, пустые подворотни, пустые же окна. Были пустые даже собачьи конуры. Жители оставили город. Это как-то не укладывалось в голове. Огромный город, великий город — и вдруг ни души!.. Напрасно Бонапарт ожидал ключей, и попусту спорили его офицеры. О депутации не могло быть и речи.
Зашли в булочную, взяли с полки хлеб, ещё тёплый. Из большого бронзового самовара — ведра на три — с мятыми, начищенными боками налили по чашке чаю, ещё горячего. Впервые за много дней поели досыта. Не смогли пройти и мимо аптеки некоего Берга. Взяли сумку с инструментами, корзину лекарств, ибо всё, что имели, оставили под неусыпным присмотром Бателье.
