— Паула не покончила жизнь самоубийством.
Доминик назвала женщину в красном платье по имени, словно речь шла о подруге, чьи самые сокровенные побуждения были ей известны. Вполне овладев собой, она закурила и рассказала о своем долгом ожидании в доме свиданий квартала Пасси (воздержавшись, разумеется, от упоминания тех сладострастных видений, которые вызывала там вся обстановка). А затем — о своем появлении на улице Поля Валери и комментариях сержанта полиции по поводу наркотиков над еще теплым трупом.
— Пусть попробуют доказать, что она сидела «на игле». Но я уверена…
Она заговорила нарочито развязным тоном, чтобы заглушить в себе ту волну жалости к погибшей, которая овладевала ею.
— Я уверена, что эта фифочка, которая раздвигала ноги за деньги, никогда бы не совершила «полета», перед тем как отправиться в постель. Профессиональные шлюхи позволяют себе получить удовольствие от героина или уколов после, а не до того… Но я хотела бы знать результаты вскрытия.
Франсуа сказал:
— Я спрошу у Варуа. Он может узнать у своих парижских коллег.
Доминик выпустила кольцо дыма.
— Такой предупредительный полицейский — редкий случай. Обычно они не жалуют журналистов. И лучше остерегаться тех из них, кто оказывает услуги. Он рассчитывает на то, что вы ему отплатите тем же самым. А быть осведомителем — это не ваш стиль и не мой.
Рошан успокоил ее.
— Хотя я пишу только о футболе, но могу отличить кукушку от ястреба.
Она усмехнулась.
— Тем лучше. Потому что я не хотела бы, чтобы вы оказались на крючке.
Франсуа не спрашивал о причине такой заботы. Он и так знал ответ. Ее слова, столь простодушные внешне, таили скрытый подтекст. Все, о чем они сейчас говорили и что касалось их самих, приобретало теперь двойной смысл. Эти поздние встречи в одном и том же месте, новые детали в одежде, которые они подмечали, словно случайные прикосновения рук — весь этот церемониал был похож на прелюдию к более тесным узам.
— Спасибо. Я весь к вашим услугам.
Его взгляд говорил больше, чем эти короткие фразы. Доминик стойко боролась с желанием подняться и сказать напрямик: «Хватит ходить вокруг да около. Нам лучше пойти к вам или ко мне и заняться любовью». Но опасение все испортить удерживало ее. Ведь чувства и желания бывает так же трудно настроить в унисон, как скрипки в оркестре. Франсуа тоже боялся высказать подобное предложение из страха получить отказ. Но именно это стремление отложить все на «потом», эти сомнения, эта сдерживаемая страсть и беспокойство делают столь сладостным взаимное влечение двух людей.
— Слушаю вас.
Она заставила себя достать блокнот и ручку и приготовилась записывать, словно это была чисто деловая встреча. Минута, которая могла бы изменить их отношения, прошла. Франсуа стал рассказывать о похоронах Виктора Пере, неожиданном выступлении Ла Мориньера на пресс-конференции, решении руководящего комитета клуба, о беседе с Малитраном в машине и своей уверенности в его непричастности к таинственной смерти Паулы Стайнер. Доминик покрывала страницы блокнота значками и сокращениями. У нее была собственная система стенографии, позволявшая ей не перебивать говорящего. Франсуа сообщил также о визите Варуа, его иронических замечаниях относительно попыток вывести их всех троих из игры. Закончил Рошан биографией претендента на пост президента клуба, которую ему так любезно изложил по памяти комиссар полиции.
— Вот и все.
Доминик, нахмурив брови, задумчиво перечитывала свои иероглифы, грызя конец ручки…
Пивной зал постепенно пустел. Бросив последний взгляд вокруг, Костарда вышел вслед за своими приверженцами. Было слышно, как он командовал на площади:
— В субботу отъезд автобусов в четырнадцать часов… Те, кто не явится, будут оштрафованы. Зарубите на носу, сукины дети!
Команда Вильгранда должна была в конце недели отправиться в Лион. Предстоял трудный матч с командой, которая с начала чемпионата еще ни разу не проиграла на своем поле. Она находилась в середине таблицы и, очевидно, постарается приложить все усилия, чтобы нанести поражение противнику, занимающему одно из первых мест. Чувствуя опасность, вождь болельщиков Вильгранда объявил всеобщую мобилизацию. Зная его яростную непримиримость, когда речь идет о футболе, и местный патриотизм, Франсуа не сомневался, что возможным дезертирам придется подчиниться. Доминик прервала его размышления.
