Это был точно такой же ответ, который он сам услышал от Доминик Патти, когда упрекал ее в том, что она готова на все ради сенсации. Роли поменялись. Он кусал губы. Мэр-депутат заметил его мимолетное смущение и попытался обратить это в свою пользу.
— Вы не относитесь к числу журналистов, вынюхивающих скандалы или откапывающих всякое дерьмо для листков, которые специализируются на сенсациях. Поверьте мне, если вы захотите дать публикацию, последствия которой нельзя предугадать, то рискуете навлечь на себя много неприятностей… Например, это может вызвать враждебность игроков, с которыми вы должны по долгу службы постоянно встречаться. Представьте себе, что будет, если они объявят вам бойкот.
Рошану было нетрудно вообразить, что тогда произойдет. Если доступ в раздевалки и на тренировки ему будет закрыт, то скоро он окажется безработным. Подумав про себя: «Меня предупредили», он тем не менее продолжил:
— Раньше или позже, но об этом все равно узнают.
Зал постепенно пустел. Никто не хотел припоздняться. Хозяйка стала собирать пустые стаканы, оставшиеся на столах. Жомгард уступил.
— Хорошо. Но это будет неофициальный разговор.
Это означало, что если он сочтет необходимым, то открестится от всех слов, которые могут быть ему приписаны в газете.
— Договорились.
Шахматная партия могла начаться. Депутат сделал первый ход.
— Вы, надеюсь, не считаете, что я способен на злоупотребления?
Франсуа подумал, прежде чем ответить. Он имел право не спешить. Нет, непорядочность мэра-депутата не имеет отношения к деньгам. Он, скорее, похож на продавца дождя, получающего вознаграждение в виде почестей.
— В финансовом отношении нет… Может быть, потому, что с вашим именем вам не требуется вести такую избирательную кампанию, как другим, чтобы собрать голоса.
Ничья. Взгляд журналиста упал на орденскую ленточку депутата. Он решил разрядить обстановку и произнес высокопарным, глухим и гнусоватым голосом Сатюрнена Фабра, одного из популярных французских актеров довоенного кино, фильмы с которым он любил иногда просматривать на видеомагнитофоне.
«Я так верила ему… У него был орден Почетного легиона».
Мэр-депутат рассмеялся.
— Ну что ж, и на том спасибо. Проводите меня до машины.
Они шли рядом по опустевшей главной улице поселка. Кошки дремали на солнце. Окна были раскрыты, позволяя видеть семьи, собравшиеся за столом. Стук вилок смешивался с пулеметной стрельбой, звучавшей из телевизора. Было время дневных известий. В Хорватии шли бои. Какая-то собачонка с лаем бросилась на них и потом долго бежала следом вдоль ограды.
— Этот бедняга Пере совершил много неосторожных шагов. И его театральное исчезновение ничего не исправит.
Франсуа не скрыл своего скептицизма.
— Это не такой уж оригинальный случай, когда всю ответственность возлагают на покойника. Казначей был только винтиком в руководящем комитете. Не говоря уж о том, что президент Малитран не из тех, кого можно водить на поводке, а ревизор подтверждал годовые отчеты. И если были допущены какие-нибудь нарушения, то тут должны быть замешаны многие, причем довольно заметные люди.
Рошан не сказал ничего больше, но подтекст был ясен: и муниципалитет, то есть и сам мэр, должен был бы контролировать, как используются общественные средства, выделяемые в форме субсидий.
Жомгард хорошо понял, о чем идет речь.
— Согласен. Нам следовало проявлять больше бдительности. Но вы знаете — так же, как и я, — что футбольная команда сегодня — это прима-балерина каждого более или менее значительного города… поэтому, боясь ее потерять, смотрят сквозь пальцы на, может быть, несколько расточительный образ жизни… Так поступают все клубы.
Приступ гнева заставил его повысить голос.
— Крупные клубы таких городов, как Марсель или Монако, все время набавляют цену, стремясь собрать самую блестящую команду, чтобы привлечь спонсоров и рекламу. Из-за них мы вынуждены платить даже средним игрокам тридцать миллионов сантимов в месяц — столько же, сколько получают кинозвезды.
Они подошли к «ситроену», припаркованному на стоянке перед церковью. Венок из бессмертников, возложенный к мемориальной доске перед школьной стеной в память о трех бедных парнях, погибших за «поющее завтра», казался теперь забытым и жалким. Подумать только: всю свою политическую карьеру этот деятель построил на их спинах, размахивая, как флагом, именем своего родителя, замученного в фашистском застенке! И все для того, чтобы теперь покрывать какие-то грязные махинации, а может быть, и кое-что посерьезнее. «Тебе все-таки придется повертеться».
