Глава мэрии сделал вид, что не услышал комплимента.
— Если я правильно вас понял… вы предлагаете мне сделку. Что же вы хотите получить для того, чтобы это несколько неосторожное заявление никуда не попало?
Франсуа глубоко вздохнул.
— Вы используете, весь ваш авторитет, который довольно значителен, для финансового спасения нашего клуба муниципалитетом и поддержите того, кто смог поднять его на европейский уровень.
Жомгард сощурился.
— Вы друг Пьера Малитрана?
— Вовсе нет. Но точно так же, как я считаю необходимым ваше присутствие в этом кабинете, господин мэр, я полагаю, что никто другой не способен лучше, чем он, вершить судьбу нашего спортивного клуба.
— В этом деле вы знаток, мой дорогой Франсуа.
Депутат немного расслабился. Тридцать лет общественной деятельности научили его вести переговоры и торговаться в случае необходимости. И Жомгард снова перешел к фамильярному тону в атмосфере, которая все еще оставалась напряженной. Он усмехнулся.
— Подумать только: я всегда считал вас таким благочинным с вашим немного рассеянным видом и вашим старым английским плащом. Сколько раз я говорил: Рошан — настоящий джентльмен. И вдруг вы вонзаете в меня шпагу, как заправский дуэлянт. Поздравляю.
Франсуа сам удивился своей смелости. Может быть, общение с Доминик так изменило его? «Тебе нужно сыграть наконец свой собственный матч. И вложить в него все, что у тебя есть. Даже если кто-то, не видя в футболе ничего, кроме одного из рядовых видов спорта, сочтет маловажным то дело, которое ты защищаешь. До сих пор ты всегда был только хроникером событий. А теперь, к твоему собственному удивлению, ты сам становишься их творцом».
— Мои претензии касаются не вас, а того, что вы представляете для Вильгранда.
Мэр-депутат хмыкнул.
— Очень тонкое различие, мой дорогой. У меня не два лица, как у Януса. Тот, кто нападает на мою работу, выступает и против меня самого.
— Прошу извинить меня. Но не оставалось иного выхода.
На этот раз Жомгард откровенно рассмеялся.
— Боже мой! Вы чемпион по казуистике. Вас, случайно, воспитывали не иезуиты? Я должен простить вам ваши придирки лишь потому, что вы почувствовали в себе призвание спасти спортивную ассоциацию Вильгранда! Спуститесь на землю, старина. Кожаный мяч — отнюдь не лекарство от всех наших бед.
Журналист не сдавался.
— Нет, не лекарство. Но для многих в этом городе и в других местах это средство хотя бы на время забыть о них, победа их команды служит им утешением при собственных неудачах или укрепляет их решимость бороться с трудностями жизни.
Взгляд депутата снова стал благожелательным.
— Вам нужно было бы стать не репортером, а адвокатом.
Не отвечая, Франсуа перемотал пленку и, вынув из магнитофона кассету, протянул ее собеседнику. Мэр-депутат взял ее и подбросил на ладони, словно пытаясь оценить вес.
— Поистине, диалектика, как видно, это единство противоположностей. — И насмешливо добавил: — Вы не учились, случайно, у последователей Маркса? Вы подвешиваете надо мной Дамоклов меч, а через минуту дарите его мне.
Журналист сказал с притворным огорчением:
— Видно, я не способен поступить нечестно.
Жомгард сунул пленку в карман пиджака.
— Я не сомневался в этом ни секунды. Но во всяком случае, вы могли бы обойтись без этого нажима на меня. Который, впрочем, я постараюсь забыть, ибо он был продиктован лишь заботой об общем благе.
Он казался столь искренним, что трудно было бы заподозрить в его о словах скрытую иронию. Но политик одержал в нем верх.
— Еще до того, как вы вошли в этот кабинет, дело было решено. Я уже наметил встречи с представителями финансовых органов, чтобы рассмотреть возможность отсрочки штрафов, наложенных на клуб. Если министр не прислушается к моим доводам и захочет возбудить уголовное преследование, я предупрежу его, что приглашу в суд всех авторитетных деятелей футбола, чтобы показать налоговый пресс, заставляющий клубы мошенничать из-за опасности остаться с командами слабее европейских конкурентов… — Он сам был заворожен своими словами. — Власть не может больше вызывать недовольство поклонников футбола — так же, как рыболовов или охотников.
