— Если бы я решил совершить преступление в метро, — продолжил он, — то я не стал бы связываться с разменной кассой.
— А что бы вы сделали?
— Что-нибудь сенсационное, такое, за что могут хорошенько заплатить.
— Например? — Интерес Райдера с виду был всего лишь данью вежливости.
— Например, захватил поезд, — бухнул Лонгмен.
— Поезд метро? И что же можно сделать с поездом?
— Задержать его и потребовать выкуп.
— Будь это мой поезд, я посоветовал бы оставить его себе.
— Речь не о самом поезде, — пояснил Лонгмен. — Выкуп за пассажиров. Заложников.
— Что-то это слишком сложно, — поморщился Райдер. — Не вижу, как это может сработать.
— Ну, это вполне может сработать, я порой над этим думаю. Просто так, ради смеха, понимаете?
Это была правда, он думал об этом ради смеха, но это был горький смех. Это была его месть системе. Точнее, всего лишь тень мести, игра, и ему никогда не приходило в голову, что все может быть вполне серьезно.
Райдер отставил кружку с пивом и повернулся так, чтобы взглянуть прямо в лицо Лонгмену. Твердым спокойным голосом, привыкшим командовать, как теперь понял Лонгмен, он спросил:
— Почему вы ушли со службы в метро?
Это был не тот вопрос, которого ждал Лонгмен, если он вообще чего-то ждал. Он застал его врасплох, и Лонгмен выпалил правду.
— Я не ушел из метро. Меня выгнали.
Райдер продолжал смотреть на него и ждать.
— Я не был ни в чем виноват, — сказал Лонгмен. — Я должен был бороться, но…
— В чем не виноват?
— Ну, в том, что случилось.
— А что случилось? В чем вас обвиняли?
— Меня ни в чем не обвиняли. Это был всего лишь оговор, но меня заставили уйти. Вы говорите, словно прокурор.
— Простите, — извинился Райдер.
— Черт возьми, я вовсе не отказываюсь говорить про это. Меня ложно обвинили. Бейкам нужно было найти жертву…
— Кто такие «бейки»?
— Специальные инспекторы. Тайные агенты. Они повсюду ходят в штатском и и проверяют персонал. Иногда даже одеваются как хиппи, ну, знаете, те, с длинными волосами. Шпионы, вот они кто.
— Почему их зовут бейки, потому что они всюду суют свой нос?[4] — улыбнулся Райдер.
— Все так думают. На самом деле их прозвище, как бобби в Лондоне, пошло от первого шефа службы безопасности в старой компании ИРТ. Его звали Х. Ф. Бейки.
Райдер кивнул.
— И в чем же они вас обвинили?
— Решили, что я вхожу в банду, которая перевозит наркотики, — возмущенно продолжал Лонгмен. — Понимаете, их перевозят по городу, передавая машинисту, а потом в Гарлеме их кто-то забирает. Бейки пытались пришить это дело мне. Но доказательств у них не было; меня ни разу не поймали. Как меня могли поймать, если я этого не делал?
— Против вас подстроили обвинение?
— Вот именно.
— Но вы были невиновны.
— Разумеется. Неужели вы думаете, что я на такое способен? Вы же меня знаете.
— Да, — кивнул Райдер. — Я вас знаю.
Комо Мобуту
До момента, пока его не привели в ярость двое черных парней, Комо Мобуту сохранял хладнокровие. Ничего не произошло, и вообще это было не его дело. Кто-то обрывал плакаты в метро дважды в день, и он даже не успевал моргнуть глазом. Если бы это не имело ничего общего с революционными надеждами угнетенных чернокожих, можно было бы считать, что этого не существует, его просто нет.
То, что он оказался втянутым в это дело, доставило ему какое-то непонятное удовольствие. Даже не то, чтобы втянутым, скорее выброшенным, потому что он ездил в метро. Он не относился к тем типам, что ездят в такси или лимузинах с атташе-кейсами на коленях и летают в первом классе на «Боингах-747», где красотки-стюардессы раздают бесплатные коктейли, не входил в международное сообщество так называемых «Братьев побережья», резвящихся от Парижа до Алжира. Он был настоящим профессиональным революционером, и даже будь у него средства, все равно ездил бы общественным транспортом, как все, а на длинные дистанции перемещался бы автобусами «Грейхаунд».
Обычно, — если большие серые матери не устраивали так, что у него изо рта начинала течь слюна, — он почти наслаждался поездками на метро, потому что знал, как проводить время. Именно проводить время, а не бессмысленно его тратить. Обычно он выбирал какую-нибудь серую свинью, останавливал свой взгляд на этом сукином сыне и пристально смотрел на него, пока тот не отводил глаза. Довольно часто сукин сын начинал так сильно нервничать, что пересаживался на другое место или вообще переходил в другой вагон. Некоторые так нервничали и потели, что выходили из поезда, не дожидаясь своей станции.
