— Смотри, Поттер, сейчас потянутся… — обронил Малфой, взглянув на часы. — Три часа до бала, самое время.
И действительно — из разных уголков территории школы шли студентки, весело разговаривая и смеясь.
— Малфой, приезжайте к нам с Ксенией на каникулах, а? — предложил Джеймс, разбрасывая палочкой вокруг них снег. — Можно будет вместе съездить в Лондон…
— К вам — это куда? — уточнил Скорпиус, насмешливо глядя на гриффиндорца.
Джеймс хмыкнул, понимая, что сам еще толком не знает, где они живут. Нет, конечно, он даже видел фотографию их нового — огромного — дома недалеко от Лондона, который отец купил три недели назад на те деньги, что много лет не трогал, потому что принял их только по настоянию мамы. Это была премия за шестнадцать лет, что Гарри Поттер провел в борьбе против Волан-де-Морта — с того момента, как были убиты его родители, до самой смерти Темного Лорда. Джеймс про себя называл их «возмещением морального ущерба».
Дом был куплен для их разросшейся теперь семьи. Конечно, родители — а именно этим словом теперь Джеймс называл про себя Гарри и Гермиону (а как еще?!) — прежде приезжали к ним, и в Хогсмиде состоялось целое заседание по вопросу «а что вы по этому поводу думаете».
Хьюго тогда просто пожал плечами, никак не прокомментировав ситуацию. Роза искренне улыбнулась, видимо, кузина долго об этом думала и пришла к тому же, к чему и сам Джеймс — кто мы, чтобы их судить? Лили чуть натянуто улыбалась, но тоже не возражала, чтобы стать одной семьей. Джеймс же хлопнул отца по плечу, поцеловал в щеку Гермиону, этим дав свое благословение, и испарился из «Трех метел», наказав, чтобы ему выделили комнату на этаже, где не будет комнаты Альбуса.
Джеймс знал, что потом отец долго разговаривал с Лили, и она вернулась в Хогвартс с красными глазами, но брат не стал снова заводить с ней этот разговор, который, в принципе, родители могли вообще не начинать, а поставить их перед фактом.
— Адрес ты уже знаешь, найдешь как-нибудь, — отмахнулся Джеймс, потягиваясь и чувствуя, что ноги начали зябнуть.
Они еще полчаса сидели, следя за тем, как по двору передвигаются студенты, в основном из зарубежных школ. Их мантии и куртки выделялись своими необычными для Хогвартса красками — на темном меху у Дурмстранга и из синего странного материала у Шармбатона.
— Грегори пригласил на бал Парму Паркинсон, — мимолетом заметил Малфой. Они вообще мало обсуждали вопрос о том, кто и с кем собирается на бал — что они, девчонки что ли? Вот Шелли и Кэтлин — те были просто помешаны на этой теме и являлись постоянным потоком информации о парах.
Джеймс кивнул, показывая, что он услышал. В кармане сама собой открылась открытка Аманды и завыла рождественский гимн. Пришлось оглушить ее палочкой.
— А Уизли отказала Томасу, Ченгу и Уильямсу.
Джеймс лишь хмыкнул — они оба знали, с кем Роза собирается появиться на балу. Гриффиндорец даже больше знал — кузина вообще собиралась остаться на каникулы в школе, но потом внезапно передумала, но почему, Джеймс выяснить так и не смог. Это дело Розы, а подкалывать ее хватит еще целого семестра.
— Ладно, пора возвращаться, а то, мне кажется, ежики зимой спят, а не по сугробам шляются…
— А хорьки сосут лапу в норе, — не остался в долгу Джеймс, поднимаясь.
— Это ты с медведями перепутал, — Малфой медленно шагал к замку. Они презрительно посмотрели на двух студентов из Дурмстранга, которые стояли на крыльце и о чем-то говорили на своем языке.
— Простите, вы не Поттэр? — с акцентом спросил один из них — высокий, поджарый, с длинным носом, но цепкими глазами. Второй при пристальном взгляде мог сойти за двойняшку первого.
— Поттер, он самый, — Джеймс засунул руки в карманы мантии и лениво оглядел дурмстранговца.
Парень молча достал из странного планшета-сумки, что был перекинут через его плечо, фотографию — потрепанную, заклеенную кое-где колдолентой, но с еще хорошо различимыми лицами и фигурами. На Джеймса смотрели и чуть смущенно улыбались четверо подростков: отец, тетя Флер и еще двое молодых людей — один в мантии Хогвартса, хаффлпаффец, а второй в одеянии Дурмстранга, немного похожий на стоящего перед ними парня. Внизу шла подпись, которая и прояснила многое для гриффиндорца, — «Чемпионы Турнира трех Волшебников».
