Абашкин и Панич попытались вступиться за Левку, но Дойнов закричал в ярости:
— В мои репетиции лучше не лезьте! Таких мастеров, как я, в цирке раз-два, и нету! Меня так школили, и я так школить буду! Не желает стать мастером, пусть катится на все четыре стороны! Держать не стану! А вы лучше за собой следите. Сборы-то падают.
— А ты бы не только Сабину, а всех нас поразогнал! Что за бригада в четыре человека?
— Хороший артист и один сборы сделает!
— Ну и делай один!
— Смыться хотите? Скатертью дорога!
Абашкины уехали на другой день.
— Зря не едешь с нами. Дурак, — сказал Левке на прощание Павел. — Хуже, чем у этого жмота, нигде не будет. Едем. Тбилиси — сказочный город.
— Нет, Наша...
Так распалась бригада.
— Покамест махнем ко мне в Большой Токмак, — сказал Левке Дойнов. — Там разберемся. Новое дело сколотим. Жену заберем. Дочку.
— А далеко это Большой Токмак?
— Не очень. Но учти — грошей у меня только на один билет. И то еле наскреб. Значит, поедешь «зайцем». В товарном. Умеешь? Нет? Ничего, научишься! Обычное дело. Все великие артисты в молодости так ездили. Я тоже. Вот тебе на жратву. В Большом Токмаке встречу на станции.
До Большого Токмака Левка добрался за несколько дней в товарном вагоне с автомобильными покрышками. Спать на них было неудобно. Матроска изорвалась в клочья. Все тело ныло от чесотки.
Поздней ночью Левка отыскал Дойновых. Все уже спали. Левка постучал в окно. На крыльцо вышел Дойнов.
— Молодец, что прибыл. Я заждался. Подумал, что ты смылся к Абашкину в Тбилиси. Как добрался? Я тебя два дня встречать выходил!
— Все в порядке. Ни одного кондуктора не попадалось, ни одного милиционера.
— А я что говорил! Без билета кататься — одна лафа! Ну, проходи в дом-то.
Они прошли в светлую чистую комнату.
— А где шляпа?
— Провалилась в вагоне за покрышки. Доставал-доставал — никак не смог. Вы уж не ругайтесь.
— Чего ругаться? Новую купим. И матроску. Ободрался, как Мустафа. Жрать небось хочешь? Вали!
Вошла заспанная женщина в байковом халате. Ленка сразу узнал ее. Жена Дойнова была в жизни еще красивее, чем на фотографии.
— А, гастролер Осинский! — приветливо улыбнулась Валя. — Здравствуй, Лева. Много о тебе наслышана. Я Яна ругала-ругала, что тебя отправил «зайцем». Ты уж не сердись.
— Накрывай на стол! Он с голоду дохнет, — сказал Дойнов.
— С ума сошел, Ян? В таком виде за стол? Сейчас поставлю воду, мыться будет.
Она быстро сбегала с Левкой за водой к колодцу, вскипятила бак, заставила мальчика раздеться догола («будет, будет стесняться-то, свои люди!»), вымыла в сенях простым мылом, сожгла все барахло, обмазала его с головы до ног какой-то едкой, вонючей мазью и протянула чистое белье Дойнова. Левка потонул в нем. Валя трещала без умолку:
— Вот теперь на человека стал похож! Садись за стол! Картофельные оладьи с салом любишь? Ленивые вареники любишь? Чай с молоком любишь?
Левка ел за троих. Только чая с молоком не дождался: от усталости заснул за столом.
Из Большого Токмака Левка написал письмо Мише.
«Здорово, Мишка! Пишу первым, как обещал. Сейчас кончу тебе, следом напишу Радику и Машке. Дойнова вроде как подменили. До чего стал ласков! Понял, наверное, что был не прав. Или так на него Валя действует. Очень хорошая женщина. Просто мировая! Кормит как на убой.
Нянчусь с ихней дочкой Милочкой. Привязалась ко мне. Зовет братишкой.
Напиши мне, что за ребята в детдоме, как устроился, как себя чувствуешь. Жду. Лев».
— Ты в электричестве разбираешься? — спросил как-то Дойнов.
— Немного, а что?
— Хочу Вале еще один номер сделать. «Серпантин», или «Танец бабочки». Не слыхал о таком?
Левка выбрал в магазине волшебный фонарь и усовершенствовал его: приспособил для смены диапозитивов поршневой моторчик, очень похожий на тот, что делал к авиамодели И-116. Работал он в механической мастерской, где заведовал приятель Дойнова.
— Мозги у твоего приемыша почище, чем у нашего инженера! — нахваливал заведующий Левку. — Отдай ты его мне! Большим изобретателем может стать. А что ваш цирк? Несерьезное дело. Какая с вас, артистов, польза? Чудить он и у нас в мастерской сумеет...
