И тут я словно впервые замечаю, что мы вышли на набережную, идем вдоль парапета, и ночь действительно лунная, звездная, катит свои воды река, и нас всего только двое… И я обнимаю Руслана, вдруг приникаю к нему — так просто, без слов.
Потом впереди показывается зеленый огонек такси.
Зал судебного заседания.
Разложив бумаги, сижу за своим адвокатским столиком, вглядываюсь в лица заполняющих зал людей. Самих судей еще нет, пустуют массивные кресла с гербами на высоких спинках, не видно и Костиной на скамье за строгим барьером… «Зрители» усаживаются поудобнее, в ожидании смотрят на закрытую дверь совещательной комнаты. Вот группкой входят в зал девушки с почты в одинаковых мини-юбках, садятся, о чем-то шепчутся, опасливо озираясь по сторонам… А вот и сама заведующая с неизменным ромбиком на лацкане… Кивает мне издали, занимает место рядом со своими девушками… Потом появляется старичок завсегдатай, коротающий свои деньки на процессах…
Подхожу к девушке-секретарю:
— Раечка, вы Федяеву повестку посылали?
— Федяеву? А как же. В первую очередь — ему. — Она отрывает взгляд от бумаг и говорит с улыбкой: — А вас, я слышала, поздравить можно?
— Поздравить? С чем?
— Ну как же. Приговор-то отменили. Помните? Ограбление ларька, там этот Безбородько… В пятницу бумага пришла. Как-никак по вашей кассации, а? Здорово!
Это и в самом деле здорово, это не так уж часто бывает в нашей адвокатской практике, полагалось бы отреагировать, но я говорю:
— И все же, Раечка. В зале его нет.
— Кого нет? Федяева, что ли? Ну, значит, в коридоре где-нибудь курит. Никуда не денется.
Но, помешкав, она все же выкликает фамилию потерпевшего и, не получив ответа, обеспокоенно поднимается со своего места. Мы выходим в коридор.
Там много народу, люди стоят группами у дверей залов, что-то горячо обсуждают. И в эту минуту я вижу Костину в сопровождении двух конвойных. Они движутся гуськом к нашему залу, Костина — посередине, сцепив руки сзади… Она не замечает меня в толчее, проходит мимо…
Раечка-секретарь спрашивает, напрягая голос:
— Федяев? Есть здесь Федяев?
После небольшой заминки к ней подходит незнакомый мужчина.
— Вы Федяев?
— Нет. Федотов я.
— Тогда зачем откликаться? Русским же языком спросила. Нужен Федяев!
…Костина стоит за барьером, смотрит прямо перед собой. Отвечает без заминок, с готовностью, как на совесть выученный урок. Вопрос — ответ… Вид невозмутимый, пожалуй, даже скучающий… Словно и не чувствует устремленных на нее взглядов…
— Обвинительное заключение вам понятно?
— Понятно.
— Вину свою признаете?
— Признаю.
— Есть ли какие-нибудь ходатайства?
— Нет, не имею.
— Садитесь, подсудимая, — говорит судья. — Какие будут ходатайства у представителей обвинения и защиты?
Судья вопросительно смотрит то на меня, то на прокурора.
— У обвинения ходатайств нет.
— У защиты ходатайств не имеется.
— Ваше мнение о возможности слушания дела в отсутствие потерпевшего Федяева… Пожалуйста, товарищ адвокат.
— Минутку! — Молодая женщина решительно поднимается со своего места, подходит к «свидетельскому барьеру». — Минутку, — повторяет она уже более спокойно и, пожалуй, даже требовательно. — Я, значит, от имени потерпевшего. Он не мог явиться в суд из-за крайне тяжелого морального состояния…
— Подождите, подождите, — перебивает судья. — Во-первых, кто вы?.. А во-вторых, из чего видно, что потерпевший уполномочил вас делать в суде заявления…
Теперь уже женщина перебивает судью:
— Я его друг. Потерпевший считает, что его показания на следствии — лист дела шестой, восьмой, двадцать пятый — не нуждаются в подтверждении на данном заседании…
Судья делает нетерпеливый жест рукой:
— Подождите. Кто тут вас так выучил? Нуждаются в подтверждении или нет, решит не потерпевший, а суд. Это во-первых. Во-вторых, где официальный документ о болезни Федяева? Есть такой документ?
Женщина молчит, и судье достаточно мгновения, чтобы сделать вывод.
— Садитесь, пожалуйста, — говорит он и уже не смотрит в сторону женщины, словно позабыв о ней. — Товарищ адвокат, ваше мнение…
— Считаю слушание дела в сегодняшнем заседании невозможным. Даже в случае, если бы потерпевший был действительно болен и даже если бы он представил такой документ, — голос мой срывается, я делаю паузу, пытаюсь погасить раздражение, — слушание дела, на мой взгляд, пришлось бы перенести… В данном деле личность самого потерпевшего имеет принципиальное значение!
