Послушно и радостно подчинилась Алевтина Сысоевна.
Плакали они вместе, лежа в обнимку.
Скоро и легко ушла Фрося от слез в молодые, веселые и немножко глупые сны, в которых она забывала о своей маленькой дочке и все еще была девушкой.
Через неслышное дыхание ребенка из угла, от печки, в полутемной избе распространялось, заполняя ее, особое, неуловимое, всесильное, сладкое тепло недавно начавшейся жизни. Жизнь эта была еще заключена в тугую спираль слепых законов, сама в себе замкнута, для нее не существовали никакие события, не связанные с ее активным ростом, она бурно двигалась путями тайных превращений и чужда была добру и злу, счастью и страданиям.
Не спала Алевтина Сысоевна. Она время от времени шептала:
– Гражданин Журавлев! Гражданка Цаплина! Цапля и журавль! Смешно, а детки-то общие!
Алевтине Сысоевне против воли и самой становилось смешно от такого совпадения; и от этого смеха, который она не могла побороть и не могла перенести, она начинала жалобно и беззвучно выть, закрывая расползающийся черный рот жесткой рукой.
Подходя в хорошем утреннем расположении духа к конторе, чувствуя во рту вкус крепкого кофе, каким поила его жена еще со студенчества, охотовед Шунгулешского промхоза Федор Евсеич Балай увидел толпу бичей, и настроение у него погасло. Он сунул руки в карманы пальто, сделал строгое лицо, протолкался по узкой, тоже забитой бичами, лестнице наверх, к директорскому кабинету.
Три окна, разошедшийся скрипучий пол, прогнувшийся под тяжестью громадного сейфа, просиженный диван с выпирающими пружинами, двухтумбовый обшарпанный стол, разномастные стулья у стен, шкаф с папками отчетов да траурно-черная и еще холодная сегодня печь голландка.
Большой неуютный кабинет этот Балай занимал, исполняя обязанности директора, отсутствие которого нынче безнадежно затянулось: Колобов находился под следствием за незаконную торговлю соболями. Собственно, торговли никакой не было, а была вынужденная взятка, каковую Колобов действительно сунул прошлой осенью начальнику специального автохозяйства за колонну автомобилей. Без той колонны прошлогоднего плана по ореху не было бы. Дело медленно вертелось и довертелось только теперь, почти что через год, и уже теперешний вывоз орехов – забота Балая. Колобов же куда-то ездил, с кем-то говорил, выкручивался и появлялся в промхозе редко.
У самой двери кабинета бичи разобрали, что проходит охотовед.
– Нет чтобы с народом поздороваться, бюрократ, – сказал грамотный голос в спину Балая.
Балай не обернулся: цветочки. Бичи жаждали денег.
– Деньги давай, поскорея, выпить хоцца! – донесся вдогонку еще один голос.
Балай не торопясь и без паники захлопнул за собой дверь – толстую, тяжелую, глухую.
Дверь тут же раскрылась, и в нее зашатнуло уже знакомого бича.
– Здорово, начальник!
– Закрой дверь! В лоб дам, сдохнешь, – сказал Балай и повесил пальто и шляпу на косульи рога.
– Ты мне когда статью переправишь? – прохрипел бич, садясь к директорскому столу.
– Отстань от меня. – Балай сел на свое место, закурил первую папиросу и стал вспоминать сегодняшние дела, перелистывая календарь.
– Жена твоя все глазки проплачет, если я тебя зарежу, – сказал бич, выковыривая толстыми пальцами папироску из балаевской пачки. – Мне статью править надо, понял? На новые путя становлюся. Получу деньги и уеду в Расею. Пусть черти твой орех обмолачивают. Не увидишь меня по гроб жизни!
Балай поднял трубку и сказал телефонистке:
– Зина?… А, Наденька! Мне дежурного по отделению… Соловьев?… Здравствуй, Соловьев. Как дела? Сидят… Организуй им, пожалуйста, по тридцать суток, и чтобы духу после не было… Ну, спасибо, дорогой, за мной не заржавеет. Тут у меня еще один кандидат имеется. Этот больше просит… Ты сколько хочешь намотать? – спросил Балай у бича. – Года хватит?
Бич усмехнулся и скромно промолчал.
– Смеется. Ну, в самом деле, дня три уже грозится зарезать, если я ему статью в трудовой не переправлю. Не знаю, что за статья, где он ее получил, я и книжку его в глаза не видел. Смех смехом, а сейчас мы им деньги будем выдавать, так уж ты пришли человека, пусть погуляет возле конторы. Вчера твой Завьялов приходил, да они его не боятся, он сам их боится. Калачова пришли, у него ловко с ними получается… Ну, привет!
