— Садитесь, садитесь, — улыбался Ходжаев, принес ей воды в стакане, — сейчас жена приедет, покормит.
Видно было, что он не знал, как начать разговор.
— Я доехала хорошо, спасибо.
— Ах да, поезд, хорошо было, удобно?
— Удобно? Нет, совсем даже нет. И долго, и жарко.
— Жарко, да, у нас жарко, вы привыкните.
— Привыкну, я сильная.
На пороге показалась Ходжаева — красивая, очень худая женщина в шелковом платье. Она выглядела моложе мужа, нарядная, с завитыми волосами. Сняла босоножки, неторопливо сложила китайский зонтик от солнца. Растерялась: обнимать Лизу, или просто пожать руку?
— Вот жена пришла, вы тут поговорите.
Ходжаев облегченно заспешил к себе в кабинет.
— Здравствуйте, Лиза. Я Эльвира Ахмедовна. Можно просто Эльвира, я по отчеству не люблю.
— Спасибо, что… Пригласили приехать.
— С приездом. Мы ждали вас. Давайте я покажу вашу комнату.
Эльвира говорила с легким акцентом.
Они прошли по темному коридору, пол там выложен фигурными плитками, стертыми, треснутыми. Налево была тяжелая бархатная штора вместо двери, за ней небольшая комната с узким окном и неровными белыми стенами. Маленькая печка чернела в углу, кровать поблескивала никелем в темноте.
— Тут нет света с потолка, — Эльвира зажгла лампу на столе.
Лампа старинная, бронзовая женщина в античном платье с двумя светильниками в поднятых руках, похожая на ту, что была у них дома. Резной восточный столик, темный бордовый ковер у кровати. На стене блестело зеркало в серебряной раме. Эльвира открыла небольшой армейский сундук: внутрь вещи положите, остальное можно повесить здесь. На стене ветвилась рогами вешалка с плечиками.
— Туалет у нас во дворе, но большой, на несколько мест, без дверей, просто перегородки по бокам, извините, понимаю, как это ужасно с непривычки. Умываться можете из колонки, но и на кухне есть рукомойник, если стесняетесь. Баня недалеко, ее корейцы держат в чистоте, не бойтесь. Вот такой у нас быт. Отсталый, не Москва тут, конечно. Но вы девушка молодая, привыкните. Обживайтесь, а я к ужину накрою.
Лиза повеселела: ей понравились тени от лампы на стене, сундук — пиратский! Да, она тут вполне обживется. Как передовая комсомолка, как декабристка даже.
Посидела на кровати, на сундуке, выглянула в окно. Оно выходило во двор, но похоже чужой, неузнаваемый. Развесила платья и поставила на столе фотографию родителей. Посмотрелась в зеркало и выглянула в коридор.
Ходжаевы разговаривали на кухне. Говорили по-таджикски, некоторые слова по-русски: университет, профессора, больница.
— Устроить бы ее санитаркой в Боровскую больницу, у них общежитие есть, там незаметно. Скажем, родственница из кишлака поступать приехала. В университет поступит под нашей фамилией.
— У нас тут ей долго нельзя. В третьей квартире сам знаешь кто, не задержит донести. Ей бы куда-нибудь в кишлак спрятаться.
— Она там не выживет.
— Ну в Фергану хотя бы, к родственникам. Но не в Ташкенте, у всех на виду. С нас же начнут, профессоров.
— На Тезиковке ей паспорт сделаю. Не волнуйся, милая.
На ужин был плов с требухой, Лиза была была голодна, и еда показалась ей очень вкусной, Эльвира подкладывала ей добавки.
— Ой, я у вас всё съела.
— И отлично, вот самые вкусности в казане — доедайте. Она отскребла зажарку.
За чаем Ходжаев спросил, есть ли у нее маленькие фотографии, как на паспорт.
— Да, отец дал с собой.
После ужина вышли во двор, знакомиться с соседями. Русские сидели за столом, пили чай, старые узбеки полулежали на топчане. Между ними ходила девочка с чайником, подливала в пиалы.
— Вот родственница, троюродная племянница приехала. Комсомолка, отличница, будет учиться у нас.
Лиза улыбалась, старалась говорить немного, как учила Пелагея: молчи с чужими, молчи, молчи.
К счастью, ее не расспрашивали, Эльвира начала что-то рассказывать, слушали ее, поддакивали. Ходжаев поливал водой двор. Запахло прохладой, мокрой землей. Стемнело рано, и соседи разошлись.
Ходжаевы вернулись в дом, умывались на терраске под рукомойником. Лиза пошла в туалет. На гвозде висели обрывки бумаги. Спешила, пока никого нет.
Лиза вернулась в свою новую комнату. Стояла непривычная тишина. Кровать была жесткая, подушка приятно пахла травой. Лиза уснула быстро, только к утру потревожил ее короткий смешной сон: поезд, Пелагея с Лизой — кочегары на паровозе, они смеются, ловко подбрасывают угли в шипящую веселую топку.
