– Вероятность того, что это сделал маньяк, невелика, сэр, – вынужден был признаться Питт. – Если только не будет совершено еще подобное убийство и убийца не оставит нам неопровержимых доказательств того, что это снова сделал он.
– Боже мой, какая страшная мысль… Как я понимаю, вы исключаете, что это дело рук банды грабителей? Я согласен с вами, это не похоже на истину. Они не оставили бы на жертве одежду, деньги в кармане жилета, как вы говорили, и золотые часы с цепочкой. – Он подтвердил свое недоверие решительным кивком. – И к тому же зачем грабителям голова их жертвы? Они обычно вооружены ножами, дубинками или удавкой, но не абордажной же саблей!.. Итак, вы склоняетесь к тому, что здесь действовал маньяк – или же кто-то, кого убитый знал. – Он сжал губы. – Это крайне неприятно.
– Но все же пугает меньше, чем нападение вооруженной банды, которая, ограбив, отрубает жертвам голову, – заметил Питт.
– Да, вы правы, совершенно правы. – Харлвуд слабо улыбнулся. – Как бы там ни было, мы должны как можно скорее все прояснить. Меня особенно беспокоит, не имеет ли это какого-либо отношения к флоту. Это также хотело бы знать Адмиралтейство.
Питт ощутил неприятный холодок страха и представил себе, как придется опровергать различные предположения, не относящиеся к делу.
– По-моему, нет никаких оснований для таких опасений, – осторожно возразил он. – Я был в Портсмуте и беседовал с помощником капитана. Он заверил меня, что у капитана Уинтропа не было никаких ссор или осложнений на корабле. Он был убит на восьмой день своего пребывания в Лондоне.
– Это очень важно, – кивнул Харлвуд, немного успокоившись. – Едва ли кто-либо стал бы ждать так долго, чтобы отомстить за ссору. Такие дела обычно совершаются мгновенно, в состоянии аффекта. И все же совсем исключать такую вероятность не следует. – Он чувствовал себя свободнее, разжав свои длинные изящные пальцы; впрочем, довольствоваться этим и откланиваться пока не собирался.
– Я проверил кое-кого из коллег и друзей погибшего и уточнил, где они были в день и час убийства, – добавил Питт. – Все они находились в Портсмуте в тот вечер и в ту ночь. Никто из них не мог оказаться в это время в Лондоне, даже если бы туда ходили сверхскорые поезда.
– Понимаю. Это уже неопровержимое доказательство. – Харлвуд легко и свободно поднялся со стула. На нем был отлично сшитый костюм, и Питт вдруг почувствовал себя неуклюжим и плохо одетым. Драммонд, он был уверен, не испытал бы такого чувства. Он не был денди, но без всяких усилий мог выглядеть элегантным, как подобает настоящему джентльмену.
Питт тоже поднялся. Карманы его пиджака топорщились от почты и бумаг, переданных ему на ходу дежурным, да еще мотка бечевки, которой он недавно перевязал служебный пакет.
– Итак, вы предполагаете, что причиной были личные мотивы, – заключил Харлвуд. – И тем не менее я уверен, что вы уделите максимальное внимание раскрытию этого преступления, суперинтендант, учитывая его характер и принадлежность убитого к очень известной семье. – Это был не вопрос, а бесспорное утверждение.
– Разумеется, – заверил его Питт. – Но поспешность была бы здесь неуместной.
Харлвуд широко улыбнулся. У него были прекрасные зубы, и он знал это, но все же улыбка была искренней. Он оценил то, о чем Питт предпочел не говорить.
– Разумеется, – согласился чиновник. – Не завидую я вам, суперинтендант… Очень великодушно с вашей стороны уделить мне столько вашего времени. Доброго вам дня, сэр.
– И вам, мистер Харлвуд, – ответил Питт, в душе улыбнувшись подобному эвфемизму. Ни ему, ни Харлвуду этот день не мог обещать ничего доброго.
Не прошло и получаса после ухода чиновника, как в кабинет Питта снова вбежал запыхавшийся сержант с сообщением, что на этот раз к ним в участок пожаловал Джайлс Фарнсуорт, помощник начальника полиции города. Тот не заставил себя ждать, ибо тоже быстрым шагом следовал за сержантом. Он был лет на десять моложе Харлвуда. Обычно подтянутый, спокойный, он сегодня выглядел разгневанным и встревоженным. Как всегда, в белоснежной сорочке с чуть туговатым воротничком, отлично выбритый, с гладко зачесанными назад русыми волосами, открывавшими широкий лоб, он был явно намерен на сей раз излить на Томаса все свое раздражение.
