Вихрь тьмы устремился к нему, рассеял его. Рассеял его сына.
Голос, огромный как гора, шептал…
* * *
Сигнал тревоги отвлек Танаку. У врат Сол что-то случилось. Ей потребовалось несколько секунд, чтобы осознать увиденное. Поток быстрых частиц упал до нуля. Это могло означать, что входящий корабль отключил двигатель, – если бы во врата не продолжали вливаться фотоны. Тот корабль, что шел сюда из Сол, на этой стороне не появится. Он, еще сам того не зная, уже превращался в корабль-призрак.
Ее это не касалось, а если бы и касалось, она бы ничего не могла изменить. Она вернулась к россыпи данных анализа, к охоте на «Росинант». С вероятностью более сорока процентов в указанные временные рамки что-то ушло на Бара Гаон…
– Дерьмо, – ни к кому не обращаясь, ругнулась она.
Оставив «Дерехо» пережевывать данные, она переключила экран на врата Сол. Проследила за катастрофой. Свет стягивался и набирал яркость. Корабль приближался к вратам. Она против воли тяжело вздохнула. Сколько людей погибнет только потому, что им не повезло с графиком движения. Ее кольнуло сочувствие. Что за мелочность со стороны врага – сокрушая целую вселенную, не брезговать случайными кораблями.
– Мир вашему праху, бедолаги, – произнесла она, когда погас дюзовый выхлоп, затерявшись там, куда уходили пропавшие корабли.
Застрекотал сигнал тревоги – какое-то мгновение она думала, что он возвещает о гибели корабля из Сол. Но с чего бы «Дерехо» стал о нем беспокоиться? Его встревожило что-то другое. Танака просмотрела данные, и под ложечкой у нее встал ком. Она вызвала вид с наружных телескопов. Поверхность пространства между кольцами жемчужно мерцала, по ней бежала темная рябь; ей представились плывущие в мутной воде акулы. Всплеск адреналина так закружил ей голову, что подумалось о самопроизвольном включении двигателей.
– Боттон, – начала она, доверив включение связи «Дерехо», – у нас проблема.
Пространство колец шевельнулось. Изогнулось.
Вскипело.
Станция чужаков в его центре полыхнула маленьким солнцем.
То, что происходило с Танакой, напоминало пробуждение от яви. Восприятие сдвинулось, распахнулось, стало не таким, каким было миг назад. Она находилась в своем кресле – и в то же время в медотсеке с мучительной головной болью, и в каюте Боттона с грушей в руке и обжигающим вкусом виски в горле. Она видела тысячами глаз, ощущала тысячью тел, знала себя под тысячами разных имен.
Алиана Танака завопила.
* * *
Голос, огромный как гора, шептал.
Он шептал: НЕТ.
Рассыпавшийся мир, все его беспорядочные вихри замерли. Темные пряди замерли, вибрируя, завиваясь, не в силах пробиться сквозь облака и точки материи. Сознание, раньше принадлежавшее Киту, плывущее, разбитое, рассеянное, видело свою боль, свое отчаяние, не замершие еще вспышки импульсов в бывших нейронах своего ребенка. Нечто, аналогичное звуку, ревело, рокотало, и темные пряди истончались. Они стали черными шнурками, влажными, как сгустки крови. Потом нитями. Струйками дыма.
А потом ничем.
Проходы, пробитые тьмой в сутолоке частиц, затягивались, словно видео замедленно пустили в обратную сторону. Что-то сгущалось, будто сливки вытягивали из кофе, – и возможно, это был Кит. Взаимодействие вибраций, обозначавших непостижимое разнообразие атомов и молекул, стало разделяться на фракции. Медлительно закручивающийся поток, похожий на течение реки у илистого берега, превращался в струю воздуха из вентиляции. Или ток крови по артериям. Плотность становилась реальностью. Проступали поверхности. За ними – предметы. А потом Кит взглянул в круглые испуганные глаза Бакари. Сердце у него трепыхнулось, запнулось, как забывший, что хотел сказать, человек, а потом застучало с такой силой, что пульс отдавался в глазах. Он крепко обхватил расплакавшегося Бакари, прижал его к себе, укрывая от непостижимой, исходящей невесть откуда опасности.
Кто-то, кого здесь не было, изнеможенно обмяк и закрыл глаза. Дверь каюты распахнулась, и внутри возникла Рохи со сверкающими от страха глазами.
– Ты его задушишь! – кричала она. – Кит, ты его душишь!
«Нет, – хотел сказать Кит, – я его просто держу. Он плачет от страха». Он не сумел найти слов, а опустив глаза, увидел, что слишком крепко прижимает ребенка. Он заставил себя отпустить руки, и Бакари разревелся в полный голос. Кит отдал сына Рохи. Его трясло, все тело сотрясали толчки.
