Элви переключилась на камеру катализатора:
– Можно начинать?
– Мы готовы, – отозвался Фаиз. – Каре с Ксаном вдвоем в камере будет тесновато, но, думаю, справимся.
Лишь бы никто не обзавелся клаустрофобией.
– Ну, хорошо. Выводи катализатор.
Можно было включить видеосвязь, проследить, как Фаиз с помощниками открывает камеру, выкатывает катализатор и заводит на его место двух не вполне детей. Вместо этого она сосредоточилась на Амосе и станции. Но услышала, как закрылась камера.
– Леди и джентльмены, – заговорил Харшаан Ли, – действуем по порядку и по инструкции. – И негромко добавил: – Если здесь работают инструкции.
Лаборант осторожно вводил в толстую жилистую руку Амоса светлый коктейль седативных препаратов. Черные глаза закрылись.
– Катализатор выведен, – сообщил Фаиз, но Элви и сама видела.
Активность станции колец сдвинулась, словно она перевела на них взгляд. Возникли не существовавшие прежде магнитные поля, изменился ритм сейсмической и энергетической активности. И одновременно изменилась активность мозга Амоса.
– Прошу обращать внимание на соответствие паттернов, – сказал Ли. – Если здесь будет как с нашим зеленым другом из Адро, должно обнаружиться эхо объекта.
Но техники его не слушали. Все склонились к экранам, все держали руки на пультах. «Сокол» словно гудел чистым вниманием. Сердце у Элви нетерпеливо колотилось в кость грудины.
– Вижу… – начал кто-то из геологов и осекся.
Время сильно замедлилось. Система сравнивала сигналы тела и мозга Амоса Бартона с показателями станции, сопоставляла их миллион раз в секунду и искала черты сходства. Переливались зеленые и желтые огоньки: человек и артефакт синхронизировались и теряли настройки. Один раз Амос вздохнул, словно услышал что-то слегка огорчительное.
– Наблюдаю что-то похожее на рукопожатие, – сказала женщина от поста информатики. Она говорила с натужным бесстрастием, очень старательно скрывая волнение. – Началось двадцать секунд назад от… Смотрите!
– Подтверждаю. Они разговаривают.
Элви подтянулась к медицинской кровати. У Амоса лицо было пустым как маска, мышцы расслаблены, губы припудрены серым – это от его изменившейся крови. Ей захотелось его потрогать, убедиться, что он еще теплый. Живой. Глаза у него под веками задвигались: влево, вправо и снова влево. Он опять вздохнул.
Кто-то из медтехников тихо проговорил:
– Наблюдаю активность в дорсальном заднем островке, не могу…
Амос распахнул глаза и закричал. Его ярость и боль ударили Элви в лицо. Она отшатнулась, закружилась, промахнувшись мимо захвата. Он набрал воздуха и завизжал.
– Проблемы с сердцем, – высоким звенящим голосом сказал медтехник. – Аритмия… Не понимаю.
– Элви? – позвал Джим.
– Не сейчас, – огрызнулась она.
Амос поднял руки, мышцы выпирали из-под кожи. Левый бицепс – толстый, как бедро у Элви, – скрутило судорогой. Он закашлялся, пытаясь втянуть в себя воздух. – Выводите! – приказала Элви. – Хватит. Выводим.
– Все слышали! – выкрикнул Харшаан. – По порядку и по инструкции.
Ли придвинулся к Амосу со шприцем, решил что-то ввести ему в руку. Коктейль оживляющих препаратов отказывался идти в вену. Элви ждала, когда прекратятся судороги. Джим из своего угла подплыл к ней, бледный как смерть.
– Не выходит, – проговорил он. – Почему он не выходит?
Голова у Амоса запрокинулась, стала видна шея. Вены на горле выдавались так, что у Элви мелькнула мысль: обширный ишемический инсульт. Открытые глаза, как черные ямы, смотрели в пустоту.
– Могу ввести еще одну дозу, – предложил Ли.
– Вводите! – крикнула Элви.
Еще один шприц раствора в большую руку. По всей лаборатории звенели тревожные гудки: паниковали от собственных показаний приборы и мониторы.
Голос медтехника прозвучал в общем хаосе островком профессионального спокойствия:
– Он не выходит. ГЭП[5] с желудочковой фибрилляцией. Мы его теряем.
Джим как молитву бормотал непристойные ругательства.
– Седативные. Сколько понадобится, – приказала Элви и бросила: – Я сейчас вернусь.
– Ты куда?
Она не ответила Джиму.
Она не знала, куда идет, пока не дошла. Перехватывала скобу за скобой, пробираясь по коридору, как по подводной пещере из кошмарного сна. Двигалась слишком быстро, набивала синяки на поворотах. В сознании из глубинной животной паники выделился клочок бдительного спокойствия.
