В субботу вечером Теплов снова напомнил Иванову о себе. Они встретились на складе. Теплов получал алебастр.
— А, товарищ Семушкин! — приветствовал его инженер, останавливаясь у весов. — Как успехи?
— Грызем гранит науки, — в тон ему ответил Теплов. Кладовщик отставил мешок.
— Здесь постоит или заберете сразу?
— Пусть здесь постоит, отправите с попутной машиной, — сказал Теплов.
— Слышали, завтра на сбор хлопка? — предупредил Иванов, когда они выходили со склада.
— Конечно, хлопок вас больше всего волнует, — проговорил Теплов голосом, в котором слышалось едва сдерживаемое раздражение. — А мне надоело отлеживать бока, понимаете? Если вы держите меня для украшения, то лучше отправьте назад — там найдется что-нибудь поинтереснее.
Иванов дернул его за рукав.
— Тише, вы, — прошипел он, озираясь.
— Это нечестно! — снова вспылил Теплов. — Вы как и прежде приставляете ко мне ищеек. За мной всюду таскается бородатый тип, что-то высматривает, что-то вынюхивает... Я вынужден буду сообщить шефу.
— Да хватит вам, наконец, горячиться! — оборвал его Иванов. — Вы здесь в моем распоряжении, и я приказываю вам ждать. Роли распределены. Без работы не останетесь.
— Значит, скоро? — обмяк Теплов.
— Скоро, скоро, — нетерпеливо кивнул Иванов. — А завтра поезжайте на хлопок. Не следует привлекать к себе внимания.
Он еще раз оглянулся по сторонам и торопливо сунул Теплову горячую руку.
С рассветом почти все реставраторы выехали в подшефный колхоз. Машины шли по широкому шоссе среди зеленого раздолья. Слева и справа ровные грядки убегали к самому горизонту, а там серебрилась легкая дымка, а еще дальше поднимались горы — горбатые, темно-синие...
Реставраторов встретил на хирмане бригадир, моложавый узбек с пышными рыжими усами. Он выделил им участок, подогнал трактором бричку с высокими бортами для перевозки хлопка.
Скоро закипела работа. Теплов старался не отстать от Карима, но тот быстро ушел далеко вперед. Как легко он движется, руки так и летают над фартуком! Иногда оглянется, улыбнется, подмигнет Теплову. Пот струится градом, заливает лицо. А тут еще онемела поясница — ну, хоть бросай все и ложись в грядку. Теплов упрямо идет за Каримом.
Карим остановился, провел рукой по лбу:
— Печет!
Вот и передышка — можно поговорить, расправить спину. Но Теплов только взглянет искоса на Карима и продолжает работу.
— Может быть, все-таки отдохнем?
Теплов молчит. Фартук уже полон, лезет ему на нос, а он все не разгибается. Еще два метра, еще метр...
— Уф!
Он облегченно вздыхает, с блаженной улыбкой на лице останавливается около товарища.
Потом они идут на полевой стан. Там под большим карагачом хауз, а прямо на земле постлана кошма. Старая узбечка с добрым мягким лицом приносит холодный кок-чай — лучшее средство от жажды. Теплов выпивает подряд три пиалы и сразу чувствует облегчение.
Быстро проходит время в поле. Вот уж и солнце склонилось к далеким холмам, длинные тени от тополей протянулись до самого канала.
Вечером, сидя в автобусе, Теплов сказал:
— Что-то на душе у меня неспокойно, Карим. С чего бы это?..
Подмигивая ярким красным огоньком, машина скрылась в конце улицы. Теплов и Карим вошли к себе во двор. Среди кустов было темно. Мягкий теплый шарик подкатился к их ногам.
— Ветерок, да это же Ветерок, — тихонько смеясь, проговорил Карим и, нагнувшись, ласково потрепал пушистого щенка. Месяц тому назад он подобрал его, еще совсем крохотного, за складом на стройке. Щенок был ласков и очень понятлив. Скоро он привязался и к Теплову. Ночами забирался под одеяло и тыкался холодным, как льдинка, носом...
Теплов зажег в комнате свет и, взяв мыло, отправился к водопроводной колонке. Он разделся до пояса, фыркал и покряхтывал от удовольствия.
