Вместо этого он ставит фотографию к горшку и сдергивает с гвоздя у двери кожаный картуз. Шаркая ногами, все дальше уходит от дома, оставляя за спиною разгромленное жилье…
Сразу за домом Харлаши лежит полынная степь. Он обходит ею поселок. И теперь уже совсем один шагает в бескрайнем просторе…
Здесь соседствуют две стихии, разделенные кромкой прибоя: степь и море. И от широты моря, и от широты степи в сердце возвращаются надежды. Говорят, они нарождаются, как утро после долгой ночи. Каждый раз наново. Но это неправда. Они возвращаются к тому, кто не устает ждать.
Старик пешком пересекает степь до асфальта, который лет десять тому назад покрыл дорогу, называвшуюся в дни его молодости большаком…
На асфальте он ждет машину, каждый раз невысоко поднимая руку, когда шумит мотор. Ревущие животные двадцатого века проносятся мимо, как ракеты, не сбавляя скорости. И не первая и не вторая машина наконец подбирает его.
9
Он сидит в кузове, на доске, перекинутой поперек бортов, вроде скамьи, и смотрит, как суслик улепетывает в траву, как низко-низко над землей скользит сизоворонка, зелено-голубая птица неправдоподобной, попугайской расцветки, и грач сидит на кривом, скорчившемся от жары столбе, и бабы голосуют стыдливо и даже виновато, но шофер не подбирает их, потому что скамьи больше нет, а в кузове возить людей просто так, как грибы, нельзя.
Рядом со стариком еще какой-то народ жмется друг к другу, и ближе всех смазливая девочка в большой соломенной шляпе. Она держит поля руками, пригибая их, и лукавый парнишка в кепочке, сбитой на ухо, все время заглядывает под ее шляпу, уперевшись руками в расставленные коленки и наклоняясь ниже и ниже.
В тот самый момент, когда парнишке удается занять выгодную позицию, старик пускает ему в глаза едкий дым своей цигарки. И парнишка отмахивается от него обеими руками, как от осы. И опять наклоняется. И опять морщится и говорит:
— Ну, дед, ты даешь!
— А? — спрашивает Харлаша, улыбается и бросает цигарку за борт. Но тут же сворачивает новую…
Грузовик самодовольно урчит. Машин становится больше. Ярче и громче день…
Деревянная зенитка шлагбаума бьет в небо, но перед самым носом вдруг перекрывает шоссе, защищая бесконечный товарняк с вагонами, исписанными мелом.
Пока ползет, постукивая и побрякивая, товарняк, Харлаша вспоминает, как в таких же вагонах вернулись домой солдаты. Вокзал был еще в развалинах, только одна стена торчала, и то не вся, обломок стены с часами и колоколом, и под ним стоял Харлаша. Люди шли отовсюду с детьми на руках, с цветами… Многие успели потоптаться у ларька — первой постройки на пустой площади — и смотрели вдаль затуманенными хмельком глазами. Нет-нет, кто-то нетерпеливо выходил из толпы, присаживался на корточки и прикладывал к рельсам ухо.
И вдруг спрыгнул на перрон из вагона, стоявшего в тупичке и оборудованного под временный вокзал, железнодорожник и крикнул шепотом:
— Едут!
Грянул марш духовой оркестр Морского порта. И Харлаша, не помня себя, зазвонил в колокол.
Подкатившие теплушки тоже были исписаны мелом: «Мы победили!», «Едем домой из Берлина!», «Здравствуй, мама!»
А мамы-то и не было… Не дожила, не хватило сил…
— Виктор! — закричал Харлаша и пошел, протягивая руки, еще не видя кому.
Ему все кажется, что и сейчас стоят на вокзале люди и ждут…
Девочка в соломенной шляпе слезла у переезда и пошла вдоль полотна, не оглядываясь. А парнишка в кепочке вздохнул ей вслед и посмотрел на Харлашу:
— Папаша! Дай закурить!
Со свистом, в облаках пара, пронесся встречный паровоз, торопясь как угорелый.
За переездом ударил в уши звон корабельной клепки. Моря не было видно, корабли висели на стапелях, будто плыли по крышам, и корпуса их, в сурике, краснели издалека.
Большой мир охотно впускал в себя Харлашу, не замечая его. Дома обступили шоссе и пошли менять одежки, голубые, белые, желтые, и подрастать, пока на перекрестке не открылось наполовину стеклянное здание с надписью: «Почтамт».
Здесь Харлаша стучит по кабине, слезает и отдает шоферу заранее приготовленную мятую руб-левку.
— Спасибо, сынок.
10
У окошка, прорезанного в стекле и окруженного веерами открыток, на которых и розы, и сирень, и маки, Харлаша долго и сердито топчется. Этот ядовитый цветник его раздражает. Сделали стекло и заляпали: не увидеть человека. А Харлаше необходимо доброе лицо. Он же знает, что ему есть письмо, если поискать.
