У водопроводной колонки, как в старинную старь у колодца, Маша и Лиля встречаются.
— Уезжаешь? — спрашивает Лиля.
— Да, еду.
— Мне Квахадзе сказал — расчет взяла.
— Взяла.
— Куда же ты?
— В санаторий. Я списалась. Комнату дают.
Вода из крана бьет торопливой толстой струей, из Лилиного ведра ей уже плещет на ноги. Она снимает ведро с хоботка, меняет руку и все смотрит на Машу, а потом говорит глубоко и безнадежно:
— Зря. Андрей вернулся.
И уходит, перекосившись.
Я еще этого не знаю, я не слышу их слов. Но я вижу, как от причала к автобусной остановке шагает Демидов. Он шагает широко, по-хозяйски. Камушкин — его город. И не мудрено, что приезжий архитектор останавливает его.
— Простите, — говорит он, — где тут проживает рыбак Андрей Демидов?
У нашего Демидова все еще курчавится бородка. Может быть, она нравилась бочарницам? Может быть, оставил перед весенней путиной? Стричься-то на корабле (подчикивать на скорую руку ножницами) легче, чем бриться каждый день.
— Демидов? — переспрашивает он.
— Ну да… Есть тут такой?
— А зачем он вам?
— Да мне, собственно, не он… У него квартирует, по случаю, моя жена, Мария Васильевна Анохина.
— Маша? — спрашивает Демидов.
Точно бы отраженный блик солнца вспыхивает на мягком лице его собеседника. Он нервно выдергивает сигарету изо рта, снимает с губы зацепившуюся табачинку.
— Вы ее знаете?
— Там! — Демидов пальцем показывает в свой закоулок.
И, не дождавшись объяснений, муж Маши спешит туда. Уже через дорогу он, повернувшись, кричит Демидову:
— Спасибо, товарищ!
А проходящая миме Туся глядит ему вслед и, ничего не зная, замечает:
— Симпатичный мужчина.
Но я тоже еще ничего не знаю. Это все мне потом рассказали. А отсюда я ничего не слышу и сам докричаться до Демидова не могу, я обязательно зайду к нему сказать «здравствуйте» и «до свидания», потому что уезжаю к дорожникам, у них заболел механик, вчера из Песчаного звонили и просили подъехать. Видите ли — весной, в оттепель, дороги оседают, лопается асфальт, это обычное дело, весна вносит беспорядки, и дорожники поставили свой лагерь на полпути, но все же немного ближе к нам, вот из Песчаного ехать и не пожелали. А я и рад… Я проедусь и увижу, между прочим, ту самую девушку, которую даже не знаю, как зовут, если она вовсе и не Рита. Не очень-то она спешит знакомиться. И весь лагерь ее оберегает.
А симпатичный мужчина в коротком пальто и пестрой кепке, оступаясь на шатких камнях и попадая ногами в воду, которая похожа на разбитое вдребезги солнце, бежит в конец закоулка, посередине ручья, и осматривается. Дома — налево, дома — направо, он не уточнил, какой, и поэтому чуть ли не у каждой калитки кричит.
Но и это все идет мимо меня. Я сижу в кухоньке и завтракаю, а кухонька выходит на другую сторону, и в ней, бывает, не слышно не только крика с улицы, но и моря и даже духового оркестра.
Я только что закрыл блокнот, записав незрелую мысль о том, что человека вроде меня ставит на какое-то место в жизни чужое несчастье. Например, Машино. Эта мысль показалась мне незрелой, как только я увидел ее на бумаге. А до той поры она казалась мне значительной, и я сам себе казался нужней и полезней в этом мире, ну, во всяком случае, в Камушкине.
Несчастье? А может, счастье ставит нас на самое нужное место в жизни? Говоря точнее, борьба за него.
Мысль простая, но я должен ее еще обдумать.
— Дядя Сережа!
Вот, пожалуйста, новая форма прибавилась в обращении ко мне. Я — дядя.
На порожке кухни стоит Лешка, держит в руках игрушечный автомобиль.
— А мы уезжаем! — выпаливает он.
— Куда? — огорошенно спрашиваю я, приподнимаясь.
— За нами папка приехал!
И тогда я все понимаю про мужчину в рябой, как вязаной, кепочке.
Мы бежим с Лешкой наперегонки по тротуару-лестнице, он — к отцу, я — чтобы проститься с Машей. Все они — Маша, ее муж с Сережкой на руках, Алешка в курточке с капюшоном, похожая на гномика, — стоят у калитки демидовского дома. Алешка держит в руках куклу, лучшую из кукол, ну просто — принцессу. Бьет ветер. Одинокая слива дрожит на ветру, и трепещет ее голая тень, бегая по земле и по белой-белой, на ярком солнце, стене. Над домом голубь висит против ветра, машет крыльями и соскальзывает вниз, на соседнюю крышу, теряя силы.
