— Я не знаю, в кого вы играете! — вознегодовал Баррас, с недоумением разглядывавший эту группу. — Но будет лучше, если вы займетесь тем, что происходит у ваших ворот. Здесь убивают офицера королевской гвардии.
— Эй, кто там! — закричал Лебрен, обращаясь к веренице слуг, сопровождавших процессию с факелами. — Быстро носилки, одеяла. Перенесите раненых в дом! А вы все возвращайтесь домой! — обратился он к буржуа. Те не заставили себя упрашивать и поспешили к себе в тепло домов.
С бесконечными предосторожностями окровавленное тело Жиля было перенесено на носилках в ярко освещенную, украшенную цветами комнату, помогли дойти и ошеломленному Жильдасу. Баррас решительно и властно руководил всеми.
— Быстро идите за врачом! — приказал он.
— Я врач, — объявил молодой человек, мило украшенный цветами, появившийся из глубины салона в сопровождении юной девушки, чья слегка растрепанная прическа ясно говорила о типе разговора, который они там вели.
— Тогда вот работа для вас! — заявил Баррас.
Сорвав с себя венок из роз, молодой врач властно, без особых церемоний отодвинул столпившихся вокруг «афинян». Перед носилками стояла на коленях Виже-Лебрен и вытирала своим белоснежным платком грязь с бледного лица Жиля.
— Как он красив! — вздыхала она.
— Как же его жалко! — промолвила другая женщина. — Такой молодой! Он действительно мертв?
— Как я могу знать? — огрызнулся врач. — Позвольте мне хоть подойти!
— Бог мой! Я же его знаю! — воскликнуло прелестное юное создание, задрапированное в тяжелый белый шелк, застегнутый крупным изумрудом.
Аглая де Гунольштейн подошла к Жильдасу, которого ввели в странную столовую, где вместо привычных столов стояли ряды кроватей, расположенных, как спицы в колесе. Она усадила его к огню. Слуга снял с него мокрую разорванную блузу. Лебрен налил ему стакан вина.
— Что же произошло? — спросила молодая особа властным тоном. — Кто это сделал?
Юный бретонец поднял на нее свой взгляд. Он, казалось, вновь оживал.
— Нам сказали, что это монсеньер герцог Шартрский.
Аглая негодующе воскликнула:
— Ужас! Кто мог придумать подобное? Никогда герцог не приказал бы кого-то убивать, а особенно офицера короля. Он же не сумасшедший!
— Я тоже такого мнения, сударыня, — присоединился к ней Баррас, слышавший этот разговор. — Я знаю герцога. Он резкий, увлекающийся, гордый, но он истинный дворянин. Будь он оскорблен этим человеком, он бы искал удовлетворения оружием, но никогда бы не приказал так подло убивать его головорезам. К тому же следует его об этом предупредить. Я узнаю до конца эту историю.
В коридоре раздался шепот облегчения. Врач объявил:
— Он еще не умер. Но ему отнюдь не лучше.
Мне нужна кровать, комната.
Красивое лицо художника короля побледнело.
— Здесь? Да вы с ума сошли, Корвизар. Эта темная история может поссорить нас и с Версалем, и с Пале-Роялем. Нужно, чтобы все выяснилось. Нельзя ли перенести его куда-нибудь в другое место? Куда-нибудь к друзьям?
— Ко мне! — резко оборвала его госпожа де Гунольштейн. — Это будет самым лучшим способом доказать, что герцог Филипп не причастен к этому подлому покушению. Доктор, его можно перенести?
Никола Корвизар пожал плечами.
— Это надо сделать. Но он может умереть, даже пока его спускают с лестницы.
— Тогда быстрее! Люди, быстро карету! Я нисколько не хочу вас ввязывать в эту историю, — обратилась она к супругам-художникам, — но вам придется одолжить мне одеяла, шубы, грелки.
Затем она спросила врача:
— Вы тоже поедете с нами, я надеюсь?
— Только переоденусь в одежды, более достойные служителя Эскулапа. Где вы живете, баронесса?
— Теперь я занимаю павильон Эрмитажа. Это рядом с замком Баньоле, принадлежащим монсеньеру герцогу Орлеанскому. Поедем через Бульвар и скоро будем на месте.
Минутой позже закутанный, как кокон. Жиль был перенесен на бархатные подушки прекрасной кареты, комфорт которой был тщательно продуман и приспособлен к нуждам такой красивой женщины. Госпожа де Гунольштейн сидела на подушках, голова Жиля покоилась на ее коленях.
Корвизар и перевязанный, закутанный в шубу Жильдас заняли места на передних сиденьях.
