— Попробуем вырваться на улицу! — прошептал Жиль. — Там мы можем найти помощь.
Прорвавшись, они устремились к коридору.
— Эй вы, там! — закричал д'Антрэг. — Они же уйдут от нас!
— Деритесь сами, подлый трус, делайте сами вашу грязную работу, а не заставляйте ее делать ваших наемников! — вскричал Жиль, оборачиваясь и преграждая дорогу трем шпагам и защищая отход Жильдаса.
Еще раз удар его шпаги вызвал вой боли одного и крик ужаса у другого.
— Это не человек! Это дьявол!
— Черт тебя побери! — воскликнул шевалье, проткнув ему грудь.
Падение этого тела дало ему короткую передышку. Он пробежал по коридору так быстро, как позволяли ему все тяжелевшие ноги. И в тот момент, когда он проходил через боковую дверь, которую он заметил еще при входе в дом, эта дверь открылась, появился человек с кинжалом в руке. Кинжал вонзился в спину. Жиль испустил приглушенный крик, колени его подогнулись, но он все же не упал. Шатаясь, он вышел на улицу и упал прямо на руки Жильдасу, который видел все это и успел убить человека с кинжалом.
Глаза Жиля остекленели. Он видел лицо юного бретонца, как в тумане. Жиль попытался улыбнуться.
— Я мертв! — прошептал он. — Прощай, друг мой!
И, выскользнув из обессиленных рук юноши, он упал лицом в снег, как раз в тот момент, когда д'Антрэг с оставшимися еще людьми выскочили из этой смертельной мышеловки, которую они устроили для Кречета.
— На помощь! — закричал Жильдас во весь голос. — На помощь! Ко мне!
Удар шпаги поразил его в плечо. Он тоже получил множество ранений, но ни одно из них не было смертельным. Теперь он понял, что одному ему не выдержать такой схватки. Тогда он с притворным хрипеньем, не ожидая, что все набросятся на него, скользнул на землю, прикрыв своим телом тело шевалье, изо всех сил молясь, чтобы нападавшие поверили, что он мертв, и не пытались его прикончить.
— Они оба мертвы! Бежим отсюда! — произнес кто-то.
— Лучше было бы удостовериться в этом! — обрезал его холодный голос д'Антрэга. — Ударьте еще раз!
Но крики юноши всполошили улицу. Окна открывались, застучали ставни, из окон высовывались люди. Люди звали охрану.
— Нет больше времени. Надо бежать. Здесь близко пост охраны у ворот Сен-Дени.
И они устремились по улице, занесенной белым снегом, похожие на мрачных ворон, таща за собой раненых, избегая освещенных мест. С неописуемым облегчением Жильдас понял, что он спасен, и с трудом поднялся, моля Бога, чтобы тяжесть его тела не унесла последнее дыхание жизни из этого большого тела человека, которого он хотел спасти. Ему хотелось заплакать, но он не смог этого сделать, он пытался молиться, но не находил слов. Стоя на коленях в снегу, он не чувствовал ни холода, ни даже своих ран. Он был настолько истощен, что ноги и руки отказывались повиноваться ему. Не было сил даже звать на помощь.
— Идем! — послышался какой-то голос. — Держитесь!
В это же мгновение показался всадник, соскочил рядом с юношей, стоявшим по-прежнему на коленях.
— Бог мой! — вскричал тот, увидев распростертое на снегу тело в мундире в лохмотьях от ударов. — Я прибыл слишком поздно. Он мертв?
— Я не знаю! Я не осмеливаюсь дотронуться до него.
— Ты прав! Нужна помощь.
И виконт Поль де Баррас взялся за колокол у ворот большого особняка, откуда раздавались звуки музыки, и одновременно закричал таким зычным голосом, что вмиг вокруг столпились с полдюжины буржуа в ночных колпаках, в накинутых прямо на ночные рубашки шубах и одеялах. Они толпились, кричали, не принося сколь-нибудь ощутимой помощи. Баррасу лишь удалось от них узнать, что группа людей убежала после того, как они попытались убить какого-то знатного дворянина и юношу, стоящего на коленях возле него.
— Ну да! — пробормотал Баррас себе под нос. — Когда кучер Лекульте сказал, что отвез его на улицу Клери к дому пятнадцать, то есть к этому разбойнику Бозиру, я имел основания сомневаться. К несчастью… А, вы все же явились!
Широкие ворота особняка открылись, показалась группа мужчин, женщин довольно странного вида и для этой эпохи, и для этого времени года. Под огромными меховыми шубами они все были одеты в греческие тоги и туники, изготовленные из самых лучших шелков Лиона. В этом доме жила супружеская пара художников. Это был знаменитый Лебрен и его не менее знаменитая супруга. Мадам Виже-Лебрен, любимая портретистка Марии-Антуанетты, одна из красивейших женщин королевского двора. В этот вечер супруги-художники давали одну из своих знаменитых «античных» ассамблей, во время которых все старались забыть милости XVIII века и прожить какое-то мгновение в Греции эпохи Перикла.
