Митенька стоит, папиросу курит, на резиденцию Ворона поглядывает. Разочарован гимназист в атамане. Ничего демонического в нем нет, даже и клички какой. Ворон – то фамилия у него.
К вечеру командир заработал макитру глиняную, новую, с узором, шмат сала, кастрюлю новую, железную, и рогатку–куробойку, от одного маленького мальчика, который от большого ума колол прошлогодние орехи зубами.
Утро выдалось отвратительно ярким, и птички премерзко щебетали. Отряд неспешно ехал в направлении деревни Лозняки, где, по словам местных жителей, квартировал удачливый Терентьев. Командир про атаку не говорил ничего конкретного, отделывался фразами «не спешим особо, до ночи успеем». Паша недоумевал.
– Интересно, а почему именно к ночи? – гимназист жаждал боя. А тут едь себе шагом, слушай ругань товарищей. Да и как–то домой тянет, к любимому креслу абрикосового цвета и Жюлю Верну. И не надо чистить чужих лошадей, выслушивать пакостные байки про жену раввина и цадика из Житомира, или как прапорщик Сазонов попал в спираль Брено и сутки орал диким голосом. Или как генерал–губернатора Москвы бомбой разорвало, нога на крыше оказалась. Или как батальон австрияков вырезали… Маменька такие разговоры не одобрила бы.
– Потому что кончается на «у», – Демченко не был расположен к задушевной беседе
Гимназист взглянул на остальных. Угрюмые похмельные рожи. Гвоздев вот шапкой обзавелся, вместо своего шлема. Палий, байстрюк сельский, зубы скалит, о чем–то с Коганом говорит. Наверно, не про то, как краску разводить. И как такого земля носит? Или этот, который вчера пришел. Брр. И обычный же человек, на кухаркиного сына похож – такой же жилистый и волосы темные. Вот только кухаркин сын под Перемышлем остался, а Крысюк ходит себе по земле, людей убивает. И жену такую же взял – как она австрияка вареничками накормила, слушать тошно. Особая начинка в тех варениках – иголки патефонные, поломанные. Ну и мясо, чтоб вражина не догадался сразу.
Идут кони разномастные, фыркают изредка, головами мотают. Молчат повстанцы. И пулемет у врага есть, и винтовки новые, дюже мощные, если Крысюк не брешет. Вот и приходится выкручиваться, на людей Ворона надеяться. Продотряды резать – дело нужное, кто б спорил, но молодые сильно у него хлопцы. Сопляки необстрелянные, если честно. С германцами не воевали, под артобстрел не попадали, от ероплана по балкам не прятались. А количество бойцов вроде как совпадает. А сам Ворон торчит у себя в экономии. Крысюк и Яковлев сначала матерились, потом стали совершенно неприлично ржать, аки кони. Ну прострел у атамана, да и постарше он этих поганцев будет, под шестьдесят уже Ворону. Вот доживете до его лет, сами будете самогоном растираться. Если доживете, конечно. А Яковлев – человек странный. Ушел добровольцем из гимназии на фронт в четырнадцатом году, предварительно прикарманив отцовский золотой портсигар. А вот на тебе – в санитарный поезд определили. Бинты стирать. И принял как–то горе–санитар на посту эфира, и видел он ужас великий, а какой – не рассказывал никому. Даже по пьяни. Даже белокурой Жози, которая свои услуги оценивала аж у целый рубль и стояла возле театра в Мариуполе. И письма ей Яковлев писал регулярно.
Это что еще за новости? Краснопузый разведку выслал? Яковлев привычно дернул плечом, сбрасывая винтовку в руки. Кроме трепетной любви ко всяким инструкциям и вере в то, что его дама сердца на самом деле – невинное, заблудшее создание, бывший санитар заслуженно считался снайпером. Один из красноармейцев мешком свалился на землю, второй оказался сообразительнее и рванул галопом к деревне. Яковлев выстрелил второй раз. Попал. Только не насмерть. Удержался, гаденыш.
Командир тихо выматерился. А хороший ведь был план. Придется атаковать сейчас. Господи, хоть и нет тебя, пусть у них пулемет заклинит.
Палий зажал повод в зубах, потянул шашку из ножен. Отряд рассыпался лавой, понесся без команды. О, а вот и вражина подоспел. С тачанкой трофейной. И винтовки тоже трофейные. Рубай в грязь! О, уже чья–то голова слетела. И автоматы в дело пошли – был махновец – нету махновца, аж из седла вышибло. О, кишочки летят – Коган пулеметчика гранатой успокоил. Нате вам сюрприз с фланга! Паша стрелял в белый свет, стараясь одновременно не упасть с лошади и не попасть в своих. Гимназиста не было видно. Пулемет замолчал. Демченко везучий человек, без лошади остался, из кольта по красным садит. А сопляки ничего держатся. Не бегут. Это ж кто кого так располовинил? Натурально до седла разрубил. Гвоздев дорогу прорубает. Буквально. За ним остальные рванули.
