Ситуация была распрекрасная – командиры трезвые, хлопцы пьяные, немец Штосс, который в четырнадцатом году малость тронулся – когда мобилизацию объявили, подпалил себе хату и ломанулся в степь, на полицейских охотился, коноплю курит и другим отсыпает.
Ну хоть гимназиста тошнить перестало. Студент Крысюка трясет. А тому уже без
разницы, пока не проспится, то хоть ты его на куски режь, ничего не скажет.
– А где все наши? – вид у Крысюка был потрепанный.
Махновец аккуратно поставил кружку самогона на землю, развел руками.
– Я не понял, где все наши? – Паша уже догадывался, но верилось с трудом. Ну живые сильные люди, ну не могут же их…
– В раю сметану едят, – Крысюк был пьянее, чем казалось.
Паша аккуратно взял пулеметчика за воротник, вздернул на ноги.
– А автоматы тоже? – прошипел студент.
Крысюк кивнул. Паша разжал руки. Хуже ситуации придумать было просто нельзя.
– И Вадим тоже?
– Хто? – Крысюк мало что соображал, но никакого Вадима он не знал.
– Ну Лось, звали его так.
– Живой был. Недавно. Вчера точно, – Крысюк, изрядно шатаясь, все же увел с ближайшего стола еще одну кружку самогона, ткнул в руки Паше, разлив при этом половину ему на шинель.
– За помин души.
Паша машинально заглотил самогон. Он не хотел. Действительно не хотел. Он же не знал, что так будет. Поверил художественной литературе.
Угробил безобидного человека, который только монстров компьютерных убивал.
Студент потянулся за ближайшей закуской. Закуской оказалась чесночина. Тьху, дрянь какая. Паша понуро оглядел довольную пьяную толпу. Вот за этих он должен сражаться? Вот за этих, которые другого развлечения, кроме мордобоя, не видят? За этих разносчиков блох, вшей и другой мерзости? Он застрял во времени, где даже нет радио приличного! Вот за этих садистов? Продотрядовец глядел куда–то еще не выклеванным глазом. Хотя был один выход из ситуации. Радикальный. И раньше Паша о нем не задумывался. А сейчас – да почему нет? И наган есть, и сарай стоит.
Паша полюбовался на мирно спящего под столом Крысюка и направился к сараю.
Тощая свинья с надеждой на еду посмотрела на входящего и заверещала. Громко, противно, самозабвенно.
– Тебе девок мало? – Палий. Как ни странно, трезвый. Лыбится. Тупой звериной радостью.
– Уйди.
– Телихенция страдает? Телихенцию тошнит? Ты ще поплачь по бедным коммунистам.
– Ублюдок.
– Да.
Паша слегка удивился. Что б это значило?
– Застрелись, раз ты такое нежное. Увидел мертвяков, уже жить не можешь.
– Мне, – прогрессор икнул, – продотрядовцы до задницы.
Палий замолчал. Подошел к свинье, почесал ее за ухом.
– И зачем все это? Красные уничтожили отряд Якименко, вы, возможно, сможете за них отомстить, но все равно не сможете победить красных.
Махновец продолжал чесать блаженно хрюкающую свинью.
– Хорошая тут самогонка, кто б говорил. До нее еще б кровянки. Вот был на свете
один офицерик. Маленький, сопливенький, с биноклем. Он точно так же говорил. А
потом застрелился. И спортил мне личную жизнь.
Паша прикинул, как именно покойный офицерик мог это делать и покраснел до ушей.
– И вместо того, чтоб завалить сестру милосердия на сеновале, я как дурак, копал ему могилу.
– И к чему это?
Махновец не ответил, просто сунул под нос бывшему студенту его же наган.
– А с какой стати ты мне указываешь? – Паше ситуация категорически не нравилась. Палий не вызывал у него никаких положительных эмоций. Во–первых, у него были и блохи, и вши. Во–вторых, он обладал патологической живучестью. С переломанными ребрами по селу шастать – это не каждому дано. В третьих, долговязый махновец был у командира отряда кем–то вроде адъютанта.
– Бо ты – дурень. Хоть и студент, а все равно дурень. Малой еще воевать.
Паша только вздохнул. А ведь прав этот бандит лохматый. Только ему уходить некуда. И улица не проложена, и дом не построен. Это местные – степняки, хрен их найдешь, если что. За мыслями Паша не заметил, как вышел из сарая. Навстречу попался шатающийся и плюющийся кровью Гвоздев. Вырвали–таки человеку два зуба сразу. Ну ему хоть не особо больно было, потому что напился повстанец перед этим в дугу. Или даже хуже. А зубы свои вырванные мне под нос совать зачем? Оба гнилые, даже неспециалисту видно. Убери, или сблюю. Это еще что за визг нечеловеческий? Тетка Палажка тоже про зубы вспомнила. Так она же трезвая, в отличие от некоторых. А зуб, судя по сопению командира, засел в десне на совесть. Ну зачем же Демченка пинать? Он молотобоец бывший, и не таких удержит.
