Отважное сердце - страница 29

— Нет, государь, — возразил ему Григорий Настасьин, — и здесь я супротив тебя буду слово молвить. Уж лучше к нам сюда зазывай их: здесь хоть не подсыплют яду в пищу. А там, у них, что захотят, то и сотворят.

Следуя доброму совету Настасьина, Александр Невский привык в своём ордынском томлении совершать перед сном непременную прогулку верхом.

Вот и сейчас он стоял перед серебряным полированным зеркалом, которое висело на одной из решетин кибитки, и поправлял на себе невысокую княжескую шапку — с бобровой опушкой и плоским верхом из котика.

Вот уж он натянул на свои богатырские руки ездовые длинные кожаные перчатки с раструбами. Теперь только сесть на коня…

В это время в шатёр князя вошёл Григорий Настасьин.

— Государь, — обратился он к Невскому, — там опять заявились к тебе бояре татарские. Двое. Ждут.

Александр нахмурился:

— А, пёс бы их ел! Покоя от них нету. Вот уже и на ночь глядя приходить стали!… Ладно, скажи: пускай войдут.

— А мне, Александр Ярославич, остаться с тобой или как? — спросил Настасьин.

— Тебе? Нет, зачем же! — отвечал Невский. — Ступай в шатёр свой отдохни. Ведь ныне я этих гостей потчевать не стану: стало быть, не опасно. Стража рядом… Пойди отдохни, Гриша.

И Настасьин ушёл.

…В шатёр князя вступили двое. При слабом свете свечей Невский не сразу мог рассмотреть, кто из татарских вельмож стоит перед ним.

Один из них был исполинского роста. Входя в шатёр, он принуждён был чуть не вдвое согнуться. Да и могуч был — плечи как брёвна.

Другой — худенький, маленький. Оба — в татарской одежде знатных: в шёлковых стёганых халатах, в расшитых яркими цветами шапках-малахаях.

Невский, по обычаю гостеприимства, приветствовал их и пригласил было садиться на подушки, разложенные по ковру. Заговорил он с ними по-татарски, уверенный, что перед ним татары, и назвал их князьями.

И вдруг Александр признал в этих татарских вельможах тех двоих людей, которые всегда были в его глазах не людьми, а самыми гнусными, ядовитыми гадами, от которых так и смердило изменой: оба они были рыцарями, изменившими своему народу. Великан был сам Джон Урдюй Пэта, а спутник его — тоже рыцарь ордена Тамплиеров, только немец, — Альфред фон Штумпенгаузен. Оба они за деньги продались татарам и по существу были татарскими шпионами.

Невский поднял перед ними правую руку, запрещая им садиться.

— О, нет, нет, нет! — грозным и презрительным голосом проговорил он. — Я обознался. Для псов у меня трапезы нет! А вон там, возле поварни, корыто стоит — если голодны, прошу вас туда пожаловать…

— Князь! — надменно воскликнул Пэта. — Ты раскаешься: в моём лице ты оскорбляешь советника ханского и вельможу!

— Ряженых я не звал: ныне не масленая неделя! — ответил, уже с трудом сдерживаясь, Александр. — Ну? Вон отсюда!

Штумпенгаузен мигом выбежал из шатра. Но рыжий гигант остался на месте.

— Меня не испугаешь, князь, — сказал он. — Я — Пэта! Не кичись: здесь ты раб! Я же свободен. Захочу — и Берке прикажет завтра же удавить тебя тетивою!… Дай пройти! — И Джон Урдюй кулаком толкнул Невского в плечо.

На миг словно кровавое полымя закрыло свет перед глазами Александра.

— Собака татарская! — во весь голос выкрикнул он, уже не помня себя от гнева.

И рукой в кожаной перчатке — кулаком, от одного удара которого дикий степной конь падал наземь, Александр Ярославич ударил Пэту по голове.

Рыцарь был убит наповал…

— Ну вот, — тяжело дыша, проговорил Невский, — и без тетивы обошлось…

Кровь стучала в висках, его пошатывало. Он вышел из шатра. Вороной конь рвал копытами землю… Александр вскочил в седло и принял из рук воина повод.

— В шатёр мой не допускать никого! А я скоро буду, — отдал он приказание шатёрной страже и поскакал.

Со свойственной ему быстротой соображения, Александр, уверенный, что рыцарь Пэта убит им насмерть, понял, что надлежит ему сделать сейчас. Надо опередить Альфреда Штумпенгаузена и первым сообщить начальнику ханской стражи о том, что произошло. Тогда, согласно законам самой Орды, Александру не грозило почти ничего. Князь, платящий дань, был в своём становище как бы на куске своей собственной земли. Он мог, не спрашивая соизволения хана, творить суд и расправу над своими подданными, которые прибыли вместе с ним в Орду. Он мог принять или не принять любого из татарских вельмож, если только они не от самого хана были посланы. И если, наконец, в случае кровавого столкновения князь-данник мог доказать, что убитый им татарин вторгся к нему сам и оскорбил его, то, по закону Орды, чужеземный князь не подлежит за это взысканию.