Бледнолицый небрежно махнул рукой, вскочил на парту и крикнул, смеясь:
— Слушайте все! Летом я гостил у тети Алойзы, а этот мальчишка прогуливал ее кошку. Он кошатник! Он ходил за Анной-Марией-Розалией! Он кошачий слуга, он кошатник!
— Врешь! — сказал я перехваченным слезами голосом. — Врешь как сивый мерин!
— Не вру! — крикнул мальчик. — Я напишу тете Алойзе, и она все подтвердит. Вот!
Ребята захихикали. Недолго думая я вцепился в своего обидчика и стал стаскивать его с парты.
— Как ты смеешь?! — истошно заорал он и грохнулся на пол.
— Вот тебе еще, еще! — кричал я, входя в раж и давая ему пощечину за пощечиной.
Мальчишка развернулся и ударил меня кулаком в живот, а я в ответ ахнул его ключом по затылку. Он заревел и выбежал из класса.
Вошел директор. Лицо его было то бледно-зеленым, то почти синим. Он взял меня за ухо и, не говоря ни слова, потащил по коридору. Школьники толпой шли за нами.
— Вон из моей школы! — рявкнул он уже в дверях. — Злодей!
И тут он дал мне такого пинка, что я упал. Когда я поднялся, рядом со мной стоял Вита.
— А еще хотел учиться, — сказал он. — Вот тебе и ученье! Директор послал служителя за отцом.
— Ты ступай домой, а я приду после. Или лучше завтра.
— А где ты будешь спать? — забеспокоился Вита.
— У Пишты.
— На колокольне?
— Да. Это лучше, чем порка.
Отец сек меня очень редко, однако я чувствовал, что на сей раз буду бит.
Пишта с сочувствием отнесся к моей беде и всячески старался меня утешить, но я был в таком отчаянии, что никак не мог остановить душившие меня слезы. «Боже правый, — думал я, — неужели это должно было случиться в первый же день?» Целых два года мечтал я о школе. Свет надежды озарял мне путь во время наших скитаний… И вот… Горе мое не знало границ.
Рано утром за мной пришел Вита.
— Ох и лютовал отец! — сообщил он. — Но теперь успокоился. А ведь знаешь — нас с тобой обоих выгнали из школы!
— А тебя за что? — удивился я.
— За то, что этот щербатый и кривоногий идиот — сын депутата, господина Каначки!
— Так ты разделал сына Каначки! — воскликнул Пишта и, чмокнув меня в щеку, весело запрыгал: — Молодец! Молодец! Éljen Драган! Éljen![15]
Не расспросив Пишту о причинах его столь бурной радости, я со всех ног помчался домой. Родители мои пребывали в глубокой печали: мать плакала, отец стоял у окна и смотрел в огород.
— Ну? — сказал он и повернулся ко мне: — Выкладывай-ка, что у тебя стряслось?
Я рассказал все без утайки. Отец слушал меня с печальным и задумчивым видом. Наконец он улыбнулся.
— Ладно, — вымолвил он, — после драки кулаками не машут. Скажи-ка, откуда у тебя взялся ключ?
Я и по сей день не знаю, каким образом ключ оказался у меня в руке. Наверное, он лежал на парте.
— Здорово ты его треснул, — сказал отец. — Знаешь ли ты, несчастный, что уж наверняка сам король извещен по прямому проводу о твоей проделке? И дивизионный генерал Алаупович? И «Союз сербских дам»?
Помолчав немного, он подошел ко мне и ласково провел рукой по моим волосам. Я зарыдал.
— Уверяю тебя, сынок, — робко начал он, — плевать мне на всю эту королевско-генеральскую свору. Я рад, что ты отколошматил маленького негодяя. По совести говоря, я бы на твоем месте поступил точно так же!
Много прошло времени, пока в памяти у меня померкла история с сыном господина Каначки. Вита сравнительно легко перенес изгнание из школы и уже на другой день беззаботно играл с Пиштой и Лазарем во дворе под сенью большого мраморного памятника. Я же предавался самому безысходному отчаянию, сторонился людей и плакал украдкой. Отец, видя, в каком я состоянии, не бередил моей раны, оставляя меня наедине с моим горем. Однако время шло, я постепенно забывал о нем и месяца через два почувствовал себя словно выздоровевшим.
— Сынок, нам с тобой нужно поговорить, — сказал мне однажды отец. — Сам видишь, как обстоят дела: моего жалованья едва хватает на еду. Сразу по приезде мы продали Лебедя, недавно простились с Соколом. И телеги у нас больше нет, нашей доброй, крепкой телеги, много лет заменявшей нам крышу над головой. Все, что можно, мы уже проели. Спасибо всевышнему, животы ваши способны переварить даже камни! Ты понимаешь, к чему я клоню?