— Эй! — крикнул он и махнул нам рукой.
— Эй! — ответил я.
— Что вы там делаете?
— Сидим и смотрим, — ответил Вита. — Отсюда видно всю Суботицу.
— Можно мне к вам?
— Конечно, — дружелюбно ответил я. — Места всем хватит.
Он снял с плеча сумку, положил ее прямо на землю и вскарабкался к нам наверх.
— Меня зовут Пи́шта, — сказал он, протягивая нам руку. — А вас?
Мы назвали себя. Мальчик засмеялся. Мы с Витой переглянулись.
— Чего смеешься? — спросил я.
— Отсюда не видно даже и пол-Суботицы, — сказал он, всласть нахохотавшись. — Всю Суботицу видно с моей башни.
— А где она, позвольте узнать? — насмешливо спросил я.
— Идемте, покажу! — ответил Пишта и ловко соскользнул на землю.
Мы последовали за ним. Я приглядывался к новому товарищу. На нем был дырявый балахон, сшитый из разноцветных лоскутов, — так одеваются ряженые на масленицу. Эти пестрые лохмотья болтались на его маленьком, щуплом теле, точно на вешалке. Босые ноги его, привычные ко всему, бодро шагали по камням и осколкам стекла.
Всю дорогу он балагурил, смеялся, швырял в воробьев камушки, задирал прохожих, озорно подмигивая нам: знайте, мол, что все это веселое представление дается в вашу честь.
— Да он просто паяц! — шепнул мне Вита. — Потешный малый. Правда?
— А наряд его еще потешнее, — ответил я. — Непременно спрошу, у кого шил.
Наконец мы дошли до церкви. Это было огромное строение с тонюсенькой колокольней, уходившей высоко в небо. Я был просто потрясен ее размерами (ведь до сих пор я видел только невзрачные сельские церквушки) и в глубине души побаивался, как бы вся эта громада не рухнула мне на голову.
— Тут я живу, — сказал Пишта, показывая на верхушку колокольни. — Меня пустил отец Амврозий. Сейчас вы увидите всю Суботицу.
Тайком, точно воришки, прошмыгнули мы на колокольню и по узенькой деревянной лестнице поднялись на самую верхотуру. Пишта не обманул нас. Глазам нашим действительно представилось великолепное зрелище. Всюду, куда хватал глаз, тянулись ровные линии пестро окрашенных домов; мы чувствовали себя затерянными на крошечном островке среди сверкающего многоцветья крыш. Точно завороженные, смотрели мы на город, поминутно восклицая: «Видишь вон ту трубу?», «Глянь-ка на ту улицу!», «А дома-то какие!», «Смотри, вокзал!». А Пишта в это время так же увлеченно рассматривал нас, радуясь тому, что сумел нас так удивить.
— А как вам нравится моя квартира? — спросил он, когда наши восторги несколько улеглись.
Я обвел взглядом площадку. Над нами висел огромный колокол. В стенах со всех четырех сторон зияли широченные оконные проемы, и колокол, слегка колеблемый ветром, гудел глухо и протяжно. В темном углу, прямо на досках, лежала застланная рядном солома и рогожи. Это и была квартира Пишты.
— Ты в самом деле здесь живешь? — спросил Вита.
— Да. Здесь красиво и тепло. Мне повезло.
Пишта проводил нас до площади. Там мы расстались, назначив свидание назавтра у памятника.
— Где вас носило? — крикнул отец, как только мы переступили порог. — Я уже отрядил на розыски своих гвардейцев. Налево кругом, шагом марш к умывальнику — руки вымыть до локтей, ноги до колен, уши, шею, нос, лицо и все прочее! Отправляемся в школу!
— Папочка, это правда? — И я повис на шее у отца.
— К сожалению, да!
— А в какой школе мы будем учиться? — поинтересовался Вита.
— В начальной, — ответил отец. — А где бы вы желали?
— Я не про то… Как называется эта школа?
— Имени королевичей Андрея и Томислава. Ну как, господа, довольны? Будете учиться в королевской школе!
Мы с Витой умылись, надели чистые рубахи, давно уже припасенные на этот случай, нахлобучили форменные фуражки и отправились с отцом в школу.
Я чувствовал себя легким, как птица. Всю дорогу я напевал вполголоса: «Я иду в школу… Я иду в школу…» Дома я долго стоял перед зеркалом, любуясь собственным отражением. Вдруг в каком-то страстном порыве я сорвал с головы форменную фуражку, благоговейно прижал ее к сердцу, ласково погладил и, улучив момент, когда на меня никто не смотрел, поднес к губам и поцеловал. Все это было точно во сне. Неужели я пойду в школу, неужели стану школьником, как и другие мальчишки?
