От длительного переутомления, чувства Аттона притупились, бессонная ночь отзывалась тупой болью в висках, и поэтому, когда конь под ним резко дернулся в сторону, Аттон успел, лишь, кубарем скатиться в мокрые кусты. Конь пробежал еще несколько шагов и, захрипев, упал.
Из его шеи, там, откуда торчал толстый арбалетный болт, бил фонтан темной крови. Из леса, матерясь и размахивая оружием, выбежали люди. Аттон стиснув зубы, потянул из-за плеча меч, и вышел им навстречу. Их было трое. Замедлив шаг, они приближались, глядя на мертвую лошадь, совершенно не обращая внимания на него. Один из них, здоровенный детина, сжимал в руках огромный аведжийский арбалет, заряженный зазубренной толстой стрелой, двое других были вооружены тяжелыми секирами.
— Ты че, свин джайлларский, ты куда целил, мать твою? В седока целить надоть было…
— В седока и целил…
— Вон он, мать твою, седок твой, страшный такой. Ща мечом махать начнет…
Детина глянул на Аттона, мерзко ухмыльнулся, и поднял арбалет. Аттон, отставив меч чуть в сторону, шел прямо на них.
— Ты гляди, не пужливый. А зря… Ий-и-и-х!
Аттон с легкостью отбил стрелу мечом, и одним прыжком оказавшись возле арбалетчика, снес ему голову. Пока второй разбойник провожал испуганным взглядом, крутящийся в воздухе болт, Аттон вырвал у него из-за пояса нож, и всадил ему в глаз, по гарду, и тут же, не давая третьему поднять секиру, разрубил его почти пополам. Сзади тихо звякнула, упавшая на камень, стрела.
Аттон, стоя среди порубленных тел, внимательно вглядывался в лес. Убедившись, что разбойников было всего трое, он обшарил карманы их грязных кожаных рубах, и, с досады, плюнул. Теперь у него не было коня. Тогда, унося ноги из Предела Лесов, где его настигли собаки маркиза и ему пришлось бросить оленя, тогда он хотя бы знал, что есть короткая дорога черед Пустоши. Когда-то он ходил к Виесту, но северным трактом, из Данлона… Здешние же места ему были совершенно не знакомы. Идти по дороге пешком было бы слишком опасно. Не считая разбойников, на тракте могут встретиться охотники за головами, о которых говорил громила из таверны, а для этих, подорожные грамоты — лишний повод обшарить карманы странника. Идти лесом вдоль дороги долго, к тому же он слишком устал, что бы пробираться через завалы и буреломы. Аттон снял седло и закинул его в кусты. Потом, собрав все самое необходимое, заполнил дорожный мешок и двинулся в гору. Оставалось надеяться на случай.
37.
— Герцог Латерратский признает Императора своим сюзереном, лишь в том случае, если после смерти герцога его титул перейдет правящему Императору.
Россенброк долго молчал. Он прижимал ладони к вискам и напряженно думал. Гир смотрел на старика с жалостью. Только они двое, на всю Лаору могли осознать, к каким последствиям приведет этот шаг.
— Правители Атегатта всегда славились своей прямотой и следовали древним канонам чести. За редким исключением. Может, поэтому, они чаще других становились Императорами. Аведжийцы в глазах всей Лаоры были и остаются проклятыми предателями. Это правда и нет, одновременно, и ты это знаешь ничуть не хуже меня. Но никто не хочет, чтобы они правили миром. Я думаю, что это понимают не только епископы, но и король, если он не пропил окончательно свои мозги. Но сейчас, они сильны, как никогда. Мой герцог провел много времени в переговорах с Циче. И он убежден — Фердинанд страшней всех нелюдей, драконов, епископов и мятежных генералов вместе взятых. Подумай об этом, граф.
— Надеюсь, твой герцог понимает, какое непосильное бремя он взваливает на хрупкие плечи Конрада? Что после его смерти, начнется такая бойня, за обладание землями Латеррата, что все остальные войны просто померкнут. Латеррат далеко, между ним и Атегаттом враждебная Забриния и Штикларн. Твой герцог знает, сколько найдется желающих, на освободившийся престол.
— И поэтому, он и желает отдать его Атегатту.
— Мы слишком долго воевали. Кристофер, чтобы сохранить Империю в том виде, в каком она есть сейчас. И будь я проклят, если знамя Латеррата, поднимут над развалинами этого мира.
— Но ты всегда ратовал за расширение влияния Атегатта, граф!
