— Приятный знак внимания, — одобряю я, — от компании, надеюсь?
Он качает головой и протягивает мне разорванный конверт, из которого выглядывает карточка.
— Прочитайте записку, которая была в букете.
Я читаю.
«Старый м…!
Если ты думаешь, что сможешь помешать чему бы то ни было со своими легавыми, ты ошибаешься».
— Очень мило, не так ли? — скрипит Плешивый.
— Интересно.
— Вы находите?
— Вот что даёт уверенность, патрон. Преступник на борту. Я думаю, что это какой-то безумец. Он играет с открытыми картами. Он узнал о тайном смысле нашего появления на борту, и его это забавляет. Он перед нами бравирует. Это хорошо. Преступник, который бросает вызов полиции, это преступник, который рискует, который раскрывает себя… В общем, тот, кого мы раскроем!
— А пока что он меня называет старым М. У. Д. и обещает новые злодеяния! Сан-Антонио, неужели я выгляжу таким старым? — переживает Почтенный.
— Да нисколько! — возмущаюсь я. — Старый — это последний из эпитетов, который может прийти в голову, когда речь идёт о вас!
Он немного успокаивается.
— Кто вам принёс эти цветы, патрон?
— Мой коридорный.
— А кто их ему дал?
— Никто. Он их нашёл перед моей дверью. Записка ничего не проясняет, потому что она написана квадратными буквами и левой рукой.
Вместо того чтобы огорчить меня, происшедшее меня веселит.
Мне не терпится ступить ногой на твёрдую почву. До сих пор эти истории с исчезающими пассажирами мне казались немного накрученными. На этот раз все сомнения рассеялись. Среди плавсостава «Мердалора» определённо есть маньяк.
— Мы должны поговорить с капитаном как можно скорее, господин директор.
Папаша согласен.
— Я уже попросил его о встрече; как только мы отплывём, он нас примет.
Наступает молчание. Мы думаем, каждый о своём. Затем Старик шепчет:
— Дорогой мой, у меня к вам просьба э-э… личного порядка. Совершенно личного порядка!
Ну и ну, уж не новая ли проблема, которую я должен решить ещё с одной крошкой.
— Ну… я в вашем распоряжении, патрон.
Он выглядит смущённым, и это Тот, чей апломб неподвластен никаким законам равновесия.
— Вам это может показаться странным…
— Никоим образом, — лебезю я.
Лизать — это хорошо в большей степени для того, кто это делает, чем кому это предназначено. В этом есть какая-то сладость. А ещё ирония во второй степени. И унижение. Это некая власяница, которая вам царапает гордыню. Когда лижешь своему начальству, ты самоизвергаешься. Лизать — всё равно что бросать вызов. Твоя слюна на ком-то, в этом уже есть что-то от плевка, не так ли?
Он смотрит на меня украдкой своими голубыми глазами, которые бдят неусыпно. Дир всегда настороже. Следит за всеми и за самим собой.
— Я обожаю круизы, — говорит он, — но есть одна вещь, которая причиняет мне неудобство на кораблях, это светские развлечения. Хочу вам признаться, Сан-Антонио, и прошу вас никому об этом не говорить: я не умею танцевать!
— Вы не умеете танцевать? — вторю я изумлённо.
— Не умею, мои ноги ни черта не соображают.
Он шлёпает себя по уху.
— Музыка, которая сюда входит, не доходит вот сюда.
Он бьёт себя по икре.
— Вы бы лучше станцевали под шум кофемолки, чем я при звуках вальса или танго.
— Ну, вообще-то, патрон, здесь нет беды. Вы не обязаны танцевать!
Он пожимает плечами.
— Увы, обязан. Вот, к примеру: на борту министр со своей супругой. Представьте себе, как моя карьера пострадает, если я не приглашу на танец жену Его Превосходительства! Он сразу же сделает вывод, что таким образом я выражаю неодобрение политике правительства. Вы не знаете этих людей. У них особый дар переворачивать самые невинные слова, самые безобидные поступки.
— Может, вам притвориться, что у вас вывих, господин директор?
— И мне придется две недели волочить за собой ногу? Нет уж, спасибо! Лучше преподайте мне урок!
— Урок?
— Обучите меня элементам простого танца. Во-первых, какой из них самый простой?
— Думаю, что slow[29], господин директор.
— Вы можете найти по радио что-нибудь похожее?
Я повинуюсь, сдерживая смех.
Удача мне благоволит, ибо после нескольких попыток мне удаётся отыскать одну мелодийку, более тягучую, чем тартинка с мёдом в лунную ночь.
