Пока идёт выяснение между дядей и племянницей, я добираюсь до первого ряда зрителей.
Зрелище довольно унылое. Шикарный фургон Пино превратился в нечто бесформенное и напоминает скорее раздавленную римскую колесницу, чем дорожный пульман по той простой причине, что двадцатитонный грузовик въехал в него немного дальше, чем до середины.
Мадам Пино рыдает, опустив руки перед обломками, тогда как бедный Пинюш сидит на переднем бампере своей тачки, обхватив голову руками, и его осыпает бранью взбешенный водила, в два раза мощнее, чем Орсон Уэллс.
— Старый идиот! — ревёт водила. — Тебе только креслом на колёсиках управлять, да и то я сомневаюсь! Посмотрите на этого чудотворца, он затормозил прямо перед моим носом! У тебя совесть есть, несчастный? Если бы я не сдерживал себя, я бы вломил этому хмырю, чёрт меня подери!
— Не советую, приятель! — громыхает Внушительный. — Если ты не можешь удержать свою машину, то не надо в этом винить добрых людей, которым ты ломаешь имущество!
— Чего? — поворачивается махина.
— Именно, — уверяет Берю. — Я всё видел, я свидетель, — заявляет он с демоническим апломбом.
Он тычет мне в грудь.
— А этот месье, которого я не имею чести знать, тоже свидетель, не так ли, месье? Это твоя вина, приятель! От А до Ю.
Он поворачивается к растущей толпе и призывает её в свидетели.
— Вот от чего Франция гибнет! — дантонит[21] он. — Двадцатитонные железки дают жлобам, которые купили права по газетным объявлениям!
Он наклоняется к Пино и говорит, массируя ему лопатку (штыковую):
— Не бойтесь, уважаемый, я не имею чести вас знать (он сжимает рукой плечо Старого), ни вашу супругу, которая здесь присутствует, — продолжает Берю, подмигнув изо всех сил мадам Пинюш, — но я всё видел, и ваше дело левое, я хочу сказать правое! Что будет, если каждый хлыст[22] будет ломать фургоны людям, да еще орать на них как на несвежую рыбу!
Гнев — это пожар, который загорается у разных людей по-разному. В зависимости от характера, формы тела и интеллекта он вспыхивает сразу или же долго тлеет, прежде чем начаться.
Уличённый шоферюга относится к сангвиникам-тугодумам. Чёрные волосы вьются на его бычьем лбу. У него маленькие слоновьи глазки и прямые брови довоенного жандарма. Мысли долго блуждают в лабиринте его большой головы, прежде чем пробраться к мозгам. Поглощённый своей злобой, нацеленной на Пинюша, он завяз в ней на некоторое время. Ему надо выпустить парашютные тормоза, чтобы оценить качество происходящего. Этот громогласный свидетель, который обвиняет его столь бурно, сбивает его с толку вместо того, чтобы пробудить в нём ярость. Водила шарит глазами. Его органы выделяют бешенство раньше, чем мозжечок. Потоки желчи заливают его прежде, чем он успевает что-то понять. Соображалка пробуксовывает. Неверие парализует его больше, чем несправедливость. И злость начинает вскипать в его котелке. Она становится нитроглицерином. Став фиолетовым, почти чёрным, он напоминает баклажан.
Зрачки его расширяются. Губы выпячиваются. Он рычит некоторое время, как хороший сторожевой пёс, прежде, чем пролаять в лицо Берю:
— Хрен, а не свидетель! Ну ты, козёл!
Оскорбления Толстяка приливают ему на память[23].
— Мои права по газетным объявлениям? Ты можешь получить в лоб, урод!
— Давай, сделай мне приятное! — зубоскалит Бугай.
— Они сейчас поцапаются! — хлопает в ладоши Мари-Мари. — Классно, я обожаю драки. Мама всегда говорила: «У твоего дядюшки Берю весь ум в кулаках».
В самом деле, драка начинается без задержки на радость публике, которая уже было обманулась в ожиданиях, поскольку никто не погиб и никто не был покалечен.
Водитель начинает с удара головой. Александр-Бенуа получает десять килограммов черепной коробки в дёсны и шлёпается на задницу. Он встряхивается. Тот входит в раж, подступает ближе, чтобы вломить ногой в портрет. Но Берю хватает дрыжку и прижимает к себе. Противник падает тоже. С диким сопением они катаются по шоссе, залитому вином. Борьба накаляется и краснеет. Удары сыпятся градом. Вот тебе! Флик-банг! Флок-чонг! Получи!
Они оказываются среди обломков фуры.
