— Вы шутите, милая! Если туристы не будут помогать друг другу, будет просто беда.
Он громко смеётся.
— К счастью, у меня всегда при себе мой походный набор: шприц и савойская водка. Вы не представляете, сколько людей я выручил.
С этими словами он поворачивается и видит меня в проёме двери.
— Вот те раз! Сан-А!
Я делаю многозначительный знак, и он покидает свою ученицу.
— Ты даёшь уроки домоводства, Папаша?
Он пожимает плечами:
— Да так, общаюсь с соседями. Ты вроде как не в себе, что-то разбилось?
— У меня к тебе предложение, Толстяк.
— Чего вдруг? — не верит он.
— Круиз по Средиземному морю первым классом вместе с Толстухой и Мари-Мари на две недели за счёт фирмы тебя устроит?
— Ничего себе! — уклоняется он скорее испуганно, чем заинтересованно.
— Испания, Марокко, Греция, Турция…
— Ого!
— Канары, Мадера, — продолжаю я добросовестно.
У него тик.
— Та самая Мадера, где делают мадеру?
— Точно.
— В честь чего круиз?
Я резюмирую вкратце историю этого невероятного дела.
Он не загорается, словно сырое дерево в засорившемся камине.
— Старик тоже будет?
— Непременно!
Он качает головой:
— Тогда без меня. Отпуск — для того и отпуск, чтобы немного забыть рожи наших угнетателей, не так ли? Если они там будут, я отказываюсь работать шестую неделю. Я себе представляю твой круиз. Расследование с позолотой! Надо приподнимать мизинчик, когда держишь стопарь с божоле́, приходить в смущение оттого, что на вас посмотрел Старик, разговаривать с грамматикой под мышкой, чтобы не оскорблять его тонких ушей!
— О-о-о! Вот он где, наш Берюрье! — раздаётся жизнерадостный голос.
Берю поворачивается и конфузится с головы до ног.
— Господин директор. Моё почтение! Какая честь принять вас в моём скромном жилище…
Вдруг он умолкает, онемев от ужаса.
Скромное жилище исчезло. Оно потерпело кораблекрушение. Распалось, опало, улеглось, разодралось в клочья. Стойки, палки, ручки кастрюль вылезли из-под разорённого полотна. Снаряжение еще эмульгирует, но в двух противоположных местах, и это даёт основание заключить, что сумасшедшие партнёры прекратили потасовку. Они разъединились. Каждый ищет выход. Они дрыгают ногами, испытывая нехватку кислорода.
— Чёрт! — орёт Толстяк. — Тут был ураган!
У Берю ньюфаундлендовая душа. Порода Сен-Бернара. Спасатель — это звучит гордо! Он мог бы быть пожарником! Он бросается к месту катастрофы. Вступает в схватку с составными частями. Убирает паруса, выдёргивает рангоут, сбрасывает груз.
Очень оперативен, мой кусок сала! Просто незаменим в спасательных операциях!
— Не волнуйся, моя козочка, я здесь, держись! — разоряется он. — Не падай духом, береги воздух, не ори, а то кислород кончится, моя курочка!
Но Берта не выносит замкнутого пространства. Она паникует под полотном, беснуется, запутавшись в верёвках. Издает крики роженицы.
Вместе со Стариком мы бросаемся на помощь. Отыскиваем углы палатки с растяжками. Сворачиваем какие-то непонятные излишки, отвороты с дырочками, напоминающие осиные гнезда. Выгребаем обувь, консервные банки, белое кепи с надписью «Масло Лесье».
— Сейчас, моя голубка! Не дёргайся, ты только мешаешь! Постарайся не двигаться, так легче!
Он стоит на коленях на паршивой земле, усыпанной цементом. Рядом бородач-курильщик-трубки скептически наблюдает за тем, как идёт спасение.
— Кто-нибудь из педиков может помочь? — мычит ему Толстяк, скривив рот.
— Это вы со мной разговариваете? — спрашивает матёрый турист.
— С ж…, которая сидит, сложа руки, в то время как другие из кожи лезут, чтобы спасти своих ближних! — отвечает ему Пухлый.
Тот изображает мефистофелическую улыбочку. И даже мефистофаллическую.
— Такие ближние, как эти, в спасении не нуждаются!
Но Берю не слышал, ибо он решился на крайние средства. Чрезвычайные. Нож! Он его раскрывает. Лезвие сверкает на солнце. Вонзается в полотно, кра-а-а-а-ак! Режет его. Толстяк бросается на что-то лягающееся. Снимает покров. Вытаскивает, осыпая неистовыми поцелуями.
— Моя малышка, сокровище, прелесть моя! Я появился вовремя. Ты здесь, я здесь, мы снова вместе!
Он целует лицо, углубляется в рот. Затем вдруг отступает с возгласом:
