Для представителей римского просвещения тем зазорнее было выслушать от
Москаля подобную нотацию, что, повертевшись несколько дней, они были заставлены,
во все время как он читал „царское именованье и государские титулы*, стоять со своим
арцъь бискупом без шапок, а „также и про царское здоровье спросить с полным
государским имянованьем и государеву грамоту принять— по тому ж, стоя без
шапокъ".
В пику римскому папе, Кунаков потребовал, чтобы при аудиенции папский легат не
присутствовал. „Легату римскому" (объявил он) „и в полате той у панов-рад быть при
нем непригоже, а не токмо что ему в то время с паны-рады сидеть, потому: прислан я
от великого государя, от его царского величества, к паном-ра де Коруны Польские и
Великого Княжества Литовского, а легату до того какое дело? И только в то время легат
хотя и в полате у панов-рад будет, а не токмо что с шины-рады учнет сидеть, и мне к
паном-раде идти не мочно".
Уничиженные в лице своего гостя и политического наставника паны-рады, узнав
содержание грамоты, благодарили царя (как писал Кунаков) за то, что он не
воспользовался их великим упадком, не наступил на их украины и не сделал пм
никакой неправды в их вдовье время; но в благодарственной грамоте хотели написать
сперва имя своего новоизбранного короля, потом имя арцыбискупа гнезненского и всех
панов рады, а потом уже имя московского царя с его полными титлами. Кунаков снова
заметил строго, что „новых непристойных к гоеударской чести образцов вчинать им
непригоже,— что об этом даже и помыслить непристойно и страшно". Наны были
принуждены написать свою благодар ность по указанию московского дьяка.
В Москве не забыли тяжках обид и оскорблений, нанесенных русской
национальности латинизованными панами в Смутное Время.
840
.
Но не единым словом не помянул старого Кунаков теперь, когда бывшие владыки
Москвы очутились под ногами „растоптавшего польскую славу44 козака. Он действовал
с благородным тактом и с истинным достоинством по вопросу о присоединении
Русской Земли к Русий, вопросу, очевидно, уже предрешенному, и в беседе с
представителями Польши твердил одно:
„Нашему великому государю, его царскому величеству, недруга ни с которые
стороны от иноземных государей нет. Наш великий государь, его царское величество,
жалея о вас, что вы остались безгосударны, велел мне вас навестить, и писал в своей
царского величества грамоте о покое христианском; также и к гетману к Богдану
Хмельницкому от великого государя нашего, от его царского величества, писано, чтоб
он, сослався с паны-рады, нынешнюю междоусобную войну и мпогое кровопролитие
умирил; и та его царская милость к вам и ко всей Речи Посполитой ныне u самим вам
явна. А войска у великого государя нашего, у его царского величества, всегды наготове
многая рать, и царского величества у бояр и воевод по полкам росшисаны, по тридцати
и по сороку тысяч в полку и болыпи; так же и гусары, и райтары, и драгуны, и салдаты
в строенье у полковников и у всяких начальных людей многие полки; и все царского
величества войска воинскому ратному рыцерскому строю навычны. Хоти ему, великому
государю нашему, и недруга никого нет, только его государским рассмотреньем во всех
его государствах и по украинам войска многие полки всегды наготове. И ко всем
людем, к подданным своим п к ишоземцов, государь ваш, его царское величество,
милостив и щедр, и наукам премудрым философским многим, и храброму ученью
навычен, и к воинскому ратному рыцерскому строю хотенье держит большое по-
своему чину и достоянью*4.
Поездка Кунакова в Краков и Варшаву была своего рода политическая пропаганда,
основанная ва заявлениях украинских н белорусских жителей о желании
присоединиться к России. Но, не ограничиваясь этой пропагандою, Москва, как мы
видели, послала и в Козацкую Украину такого же гонца, дворянина Унковского.
Увковский должен был выведывать вее те данные, па которых предстояло строить
политическое единство Русской Земли.
Дела Сибирского Приказа в московском архиве Министерства Юстиции сохранили
следующие подробности этого посольства.
В сопровождении полковника Мужидовского, Унковский ехал из Путивля на
