наругались над ними всячески. Только который Черкашенин укурит вина, или сварит
пиво или мед, не явясь Жидом, или против Жида учнет говорить не сняв шапки, и
Жиды де за то, сприметываяся с ними за поемех, их грабили и разоряли, животы их
отымали, и жен и детей в работу имали насильством. Да и сами де паны у Черкас у
многих поймали жены и дети, и животы, и многое им наруганье и разоренье учинили*.
За такия кривды (пересказывал слышанное в православном народе Кунаков) козаки
жаловались'королю Владиславу. „И призвавъ
*) Под словом Жяхи разумели Русские люди панов, совратившихся в католичество,
протестанство и в униатский папизм, (так называемую римскую веру). Коренных
Полону сов называли в Москве Поляками. От этого, в тогдашних письменах
встречаются такия выражения: ^пришли Ляхи и Поляки*.
336
.
де Владислав король Богдана Хмельницкого *) и Черкас челобитчиков в покоевые
хоромы, и говорил им, что санатари его вдались в свою волю, панство его нустошат, а
его мало слушают, й отписав де Владислав король саблю, дал Богдану Хмельницкому и
сказал: то де ему королевской знак: имеют они при боках своих сабли, и они б тем
своим обидииком не поддавались, и кривды их МСТИЛИ им саблями; и как время
дойдет, и они б на поганцов и на его королевских непослушников были во всей его
королевской воле*.
В таком духе была составлена вся записка. Хотя в ней не было ни инквизиционных
сцен, какими приправляют свои повествования малорусские летописцы, ни жидовских
ругательств над религиозными обрядами, изобретенных козацкими кобзарями, но и
того было довольно, что козаки воевали за православную веру и были призваны
королем к усмирению непослушников его. Не король, стало быть, посылал войско на
Хмельницкого за реку Рось да за речку Тясмив: это делали „санатарп*, что вдались в
свою волю, что пустошили государство и мало слушали короля. Хмельницкий был не
буптовщик, а пособник своего государя в защите притесняемой папистами веры, в
защите его царственности. Кунаков пересказывал похождения Хмельницкого в том
виде, в каком они вошли в летописи и в монографии, от неизвестного сочинителя
мурованного столба и медного быка до всем известного Костомарова включительно.
„Когда Ляхи и погонщики* (посланные в погоню) „съехали в поле Богдана
Хмельницкого, и Богдан де послал к ним от себя Черкас двух человек, и велел им
говорить: для чего они па них, товарышей и на единокровных, паче ж на единоверных,
вооружились? а у них де идет не о себе, а о благочестивой християнской вере, и они де
погонщики есть ли на благочестивую христианскую веру восстали сопча, и они Богу
ответ дадут, а Бог де и товарыщи их против их и единокровных и единоверных своих
товарищей сабель не подымают. II Черкасы де погонщики Ляхов переймали, а которые
противились, и тех побили. И Богдан де принял их к себе, п многие у них речи были со
слезами о вере христианской*.
*) Кунаков имя Хмельницкого писал сперва чрез я>, а потом стал писать чрез е, по
малорусски.
.
357
Если Хмельницкий заставил большинство польскорусских панов приписывать
козацкий бунт украинским землевладельцам, то его краковские и варшавские
пособники без труда могли уверить цар ского гонца, что козакам „идет не о себе, а о
благочестивой христианской вере*, о которой „многие-у них речи были со слезами*. А
что Кунаков находился под влиянием тайных и явных хмельничап, это всего яснее
видно из его пересказа о призыве Татар.
„И Богдан Хмельницкий с татарскими мурзы договорились и укрепились на том,
что ясыръ* (под которым, очевидно, разумеются здесь только военнопленные) „имать
Татарам, а лошади и животину дуванить пополам, а скарб и животы — Черкасом. И тем
Богдан Хмельницкий обоих людей от ссоры уберегъ*.
О взаимных отношениях сословий и властей Кунаков докладывал царю так, как
доложил бы ему сам Хмельницкий:
„И паны-рады советуют, меж себя розделясь, и нелюбовь меж панов-рад большая. А
шляхта и многие мещане говорят сетуя, что паны-рада, в своем недюбье, Речь
Посполитую губят и такую великую Черкаскую и Татарскую войну ставят ни во што;
видя неприятельскую саблю на головах своих, о обороне панства не промышляют, от
