позволили никому щадить их. Не нашли мы ниодного целого распятия Christi Domini:
все были исколоты, изрублены, прострелены. А люди, как будто с того света,
полуживые, измученные тиранскими руками и голодом, встречали нас плачем,,
опираясь о стены. Это так раздражило войско, что оно было готово броситься в один
час па этих язычниковъ*.
В таком раздражении, подъезд Конецпольского наскочил на
2.000
козацкого подъезда и ударил на него так стремительно, что только
остаток спасся в зарослях, насколько вообще следует полагаться на реляции людей,
заинтересованных в деле боя. Жолнеры взяли в плен козацкого писаря-шляхтича и
человек 15 козаков. От них паны узнали, что Хмельницкий презирает (contemnit)
панское войско, воображая, что оно состоит из 7.000 шляхты, остальные же люди в нем
-Жиды (то-есть трусы). Так и должен был представлять Еозацкий Батько своим детям
панское ополчение. „Это козацкое гультайство* (писал пан пану изпод Константинова
от 18 (8) сентября) „лежит всего в полуторе милях от нас на Пилявецких Полях, и
надеется на Орду; но мы, даст Бог, предупредим ее завтра*.
От 19 сентября писал кто-то из обоза за Константиновым: „Теперь только начнется
у нас война. Завтра наступим на неприятеля, который приготовился принять нас под
Пилявцами. Всюду у него леса, фортели (естественная защита) и тяжелые для нас
переправы. Хотят (полководцы) всюду нами (конницею) затыкать дырья. Правда,
конный народ у нас добрый, но пехоты мало, и навели всякого сброду: обманули
(вербовщики) Речь Посполитую. Коммиссаров у нас множество, рады мало;
соперничество и приваты большие. Неприятель собирает у фортелей бесчисленное
множество хлопства и ежечасно ждет великой Орды. Войны не намерен оканчивать, а
протянуть надолго: такия и диспозиции делает. Наше довольно порядочное войско
презирает, несмотря на его многочисленность. В ь поле выйти не хочет; дш должны на
него наступать. Кисель нас обманул. Прежде мы не догадались, и время ухо-
.
263
дило. Хотел уйти от нас на Волынь с своим полком, НО его задержали... Никто у нас
не смотрит на вождей; каждый поступает по своему. Некоторые хоругви только что
пришли, а уже отказываются служить: спешат назад домой. Четверть истекла в
переходе. Мы же, хоть и давно уже в обозе, и не все деньги получили, но хотим
служитьа.
Под Константиновым продовольствие было уже не то, что у Човганского Камня.
Отсюда писали в Варшаву, что хлеб и напитки достают жолнеры с трудом. Боченок
пива стоит 20 злотых, но яловица—1 или 2 злотых, а конь 3 злотых, потому что печем
кормить: „сена, овса parum". Хмельницкий, как видим, переманил „ясно освещенного
князя" с его нелепым многолюдствохч в страну опустошенную, а фортели, которыми
козаки всегда умели пользоваться, делали нападение на него опасным; ожидаемый же
им „ежечасно" приход Орды не давал панскому фельдмаршалу времени осмотреться и
расположиться.
Между тем блаженному миротворцу, Киселю, чудилось, что только чернь
удерживает Хмельницкого от мировой с папами, и он писал к познанскому бискупу,
Андрею Шолдрекому, что н козацком таборе доходило до кровопролития. Между
панами ходил даже такой слух, что Хмельницкий убит в таборном замешательстве, а
некоторые утверждали, что он бежал с 12 000 комонника.
Что в козацком таборе, при отсутствии Орды, могли возникнуть смуты в виду
неожиданно громадной панской армии, это весьма вероятно; но до бегства
Хмельпицкого было еще далеко. Между тем у Киселя был на уме Остряница,
покинувший козацкий табор на Суле, и сам Хмельницкий, бежавший перед его
глазами, в составе комонника, из-под Кумеек.
Охотно верил Киселю почтенный бискуп. Еще охотнее верили в Замостъе
прилетевшей туда вести, будто бы przed Њwiкtym Mateuszem (следовательно 21 (11)
сентября) в битве с козаками • паны положили их 20.000 на месте, а остаток преследует
князь Вишневецкий комонником. Злая судьба Польши подсовывала ей радостные вести
как раз накануне катастрофы, которая не имеет подобной в истории паники.
Дело в том, что, пытаясь выманить Хмельницкого на бой из фортелей, которыми он
был окружен надежнее всяких редутов, злосчастные триумвиры расположили свое
