— А как же рогачи между собой разговаривают?
Яшка молчит.
— Наверное, лапками, правда? Вроде немых, которые на пальцах показывают, — предполагает Шурка. — Или усиками. Тараканы завсегда усиками переговариваются, я видел… Давай играть в охотников? Будто мы в лесу, и будто тут зайцев видимо — невидимо, и будто ты — собака, а я — охотник. Ладно?
— Нет, я будто охотник, а ты — собака, — поправляет Яшка.
— Ишь ловкий! А пугач чей? Ну ладно, давай напеременки: сперва охотник я, потом ты…
Однако охоте не суждено состояться. За амбаром они встречают ораву галдящих приятелей. Случилось что‑то необычайное. Ребята орут как оглашенные, навалились грудой, толкаются и лупят по траве палками.
— Вот она!
— Бе — ей!
— А — а, проклятая!
— Что стряслось, братцы? — спрашивает, подбегая, Яшка.
Ребята не отвечают. Впрочем, этого и не требуется. Продравшись через толпу, Шурка и Яшка отлично видят сами: по примятой траве золотым браслетом вьется медянка. Чей‑то смелый, ловкий удар оторвал ей напрочь голову. И теперь ребятня наперебой молотит по безголовому туловищу. От медянки отскакивают шевелящиеся куски, свертываются в кольца.
Раздобыв палки, друзья присоединяются к побоищу. Скоро общими стараниями враг уничтожен. Усталые, возбужденные, ребята окружают разорванную на куски медянку, любуясь делом своих рук.
— Мы играли в коронушки. Полез я в пучки прятаться, а она там. Чуть не ужалила! — рассказывает Колька Сморчок, тяжело дыша и счастливо скосив глаза. — Ка — ак свернется клубком — и на меня! А я ка — ак двину палкой…
— Тебе сорок грехов на том свете отпустится, — уверенно кивает Шурка. — Ну, везет… А ужалила бы — к вечеру поминай как звали.
— Брехня! Медянка и не змея вовсе — ящерица, только без ног, небрежно говорит всезнающий Ванька Шулепов. Он учится второй год в школе и важничает перед ребятами. — Она не жалится, медянка.
— Трепли — ись! А почему Федор Боровой в одночасье помер?
— Приспичило ему, и помер. Много вы понимаете! — хорохорится Ванька. — У него чахотка была.
— Как же, чахотка!.. Чахотка, когда кровью кашляют. А дедко и не кашлял вовсе, я помню, — решительно утверждает Яшка. — Дело было так, ребята… Он из лесу с грибами пришел и кричит: «Экое мне счастье привалило — золотую цепочку от часов нашел. Корову куплю». Полез в карман, а это — медянка. Типнула она дедка в мизинец… И типнула‑то самую крошку, словно уколола булавкой. А чуть солнышко закатилось, он и преставился, дедко‑то. Вот она какая цепочка от часов… Она махонькая, медянка, а кусачей ее на свете не найдешь, такая подлая.
Приступ страха охватывает ребятню. Потихоньку все отодвигаются от медянки. Даже Ванька Шулепов, храбрец, пятится в лопухи, будто за надобностью.
Шурка издали, осторожно ворошит палкой страшные клочья.
— Теперь не оживет, — заключает он громко, ободряя себя и друзей.
— Да — а… поди‑ка! Она срастается, — говорит Яшка.
— Ври!
— Вот провалиться мне… — крестится Петух торопливо. — Прошлый год мы с батей ворочали клевер в Барском поле, а она и ползет… Граблями ее батя убил, на мелкие кусочки изорвал. Утром пришли клевер огребать, глядим — ого — го! Ее и в помине нет.
Ванька, вылезая из лопухов, фыркает.
— Невидаль какая! Вороны утащили. Вороны завсегда колелых змей жрут. Нам учитель в школе говорил… А то есть еще в жарких странах такая птица — секлетарь, так она живых змей глотает, честное слово.
Никто не хочет верить простому объяснению Ваньки Шулепова. Нет, не могли вороны сожрать змею. Если бы они сожрали, тут же бы подохли. Конечно, медянка, как всегда, срослась и уползла. Вот и эти хрупкие колечки соединятся, и оторванная голова к ним прирастет, как только уйдут ребята. И будет золотая ядовитая цепочка жалить людей насмерть.
— Закопать ее… в разных местах. Тогда не срастется, — предлагает Шурка.
И медянке устраивают похороны.
У амбара, в сырой земле, роют ножами глубокую нору и прячут туда блестящий, свернутый трубкой хвост медянки. Вторую нору делают за рекой, на луговине, третью — на шоссейке, четвертую — под кочкой, у изгороди, за околицей. А размозженную голову медянки с великими предосторожностями относят еще дальше, к Косому мостику, и хоронят в канаве, придавив землю здоровенным булыжником. Пусть теперь попробует срастись! Добрая верста отделяет хвост от головы… Неужели и это медянке нипочем?
